Права человека как политика и как идолопоклонство - страница 7

Кто-то, однако, может возразить, что почитание человеческой субъектности или человеческого достоинства всегда влечет за собой если и не принятие, то уважение широкого спектра позиций, касающихся оснований прав человека. В конце концов, свободные люди чаще спорят о метафизических основаниях, нежели о вытекающих из них практических следствиях. Так, основания утилитаризма и деонтологии, подобно основаниям многих других религиозных и секулярных мировоззренческих систем, совсем не похожи друг на друга. Но разница в основаниях не мешает конвергенции упомянутых доктрин в деле защиты базовых прав человека. Сказанное верно даже в отношении философских учений коммунитаристского толка, многие из которых защищают права человека, несмотря на все свои разногласия с либеральным индивидуализмом. Коллективистская защита прав человека не отрицает моральной ценности индивидов, более того, в ней системная связь между индивидом и сообществом отстаивается более жестко, чем у многих либералов. Абсолютное и безоговорочное отрицание моральной ценности индивидов несовместимо с защитой прав человека. Но в большинстве случаев, когда люди продолжают аргументированно спорить друг с другом относительно оснований, на которых должна базироваться правозащитная идея, они также получают сопутствующую выгоду от свободного и избавленного от страха диалога, который сам по себе поощряет признание прав человека.

Отстаивание прав человека в качестве прагматического инструмента поднимает вопрос о том, способен ли международный правозащитный режим функционировать без каких-либо моральных и метафизических оснований вообще, ограничивая себя лишь чистой прагматикой. По утверждению Игнатьева, не только может, но и должен, хотя комментаторы его текстов высказывают сомнения в этом. Но до какой степени сам Игнатьев последователен в своей «безосновной» позиции? На мой взгляд, он заметно противоречит себе. Намереваясь подкрепить тезис о том, что правозащитный режим может прекрасно действовать даже без морального и метафизического оправдания, он ссылается на статью 1 Всеобщей декларации прав человека. Но действительно ли текст этой статьи обходится без упоминания каких-либо моральных или метафизических оснований? Чтобы разобраться в этом, процитируем ее: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства». Действительно, в этих двух простых предложениях Декларация не выдвигает какого-то единого обоснования прав человека. Но одновременно она и не обходит этот вопрос стороной, кратко констатируя наличие у них множества оснований, среди которых следующие:

Свобода и равенство личности: «Все люди рождаются свободными и равными».

Равенство в достоинстве: «Свободными и равными в своем достоинстве».

Равенство в творении или предназначении: «Они наделены разумом и совестью».

Равенство в братстве: «В духе братства».

Человеческая субъектность: «Наделены разумом и совестью».

Каждая из этих отсылок, в свою очередь, открыта для множественных интерпретаций. В согласии с идеей о том, что права человека можно защищать, опираясь на разнообразные основания, упомянутые два предложения указывают не на одно основание, а сразу на несколько.

Вместе с тем заявление, в соответствии с которым у прав человека имеются определенные основания, не равнозначно тезису о том, что наше отношение к ним самим или к человеческим существам, являющимся их субъектами, должно быть почтительно благоговейным или даже, в крайности, идолопоклонническим. Уважать права человека – не значит боготворить их, то есть превозносить их до такой степени, которая не допускает никаких компромиссов в пользу одного права за счет другого, или же ради улучшения социальных кондиций, обусловливающих защиту любых прав в целом. Желание почитать права человека вместо того, чтобы ценить жизни людей, которых, как предполагается, правозащитный режим призван оберегать, ставит перед нами вопрос о том, каким образом можно уважать наших собратьев, не впадая при этом в обожествление прав человека. «Вместе с идеей прав, – пишет Игнатьев, – приходит готовность уважать аргументированные позиции других и разрешать споры мирно». Отстаиваемое автором понимание прав человека как инструмента, защищающего человеческую субъектность, поддерживает эту приверженность делиберации – мирному разрешению наших разногласий.