Правда обо мне. Мои секреты красоты - страница 15

В бесконечной череде воспоминаний я не могу не вспомнить еще один исключительный вечер – великолепное представление оперы «Мефистофель»[23] в историческом греческом театре Оранжа. Арриго Бойто[24], не знаю, был ли он сам на этом спектакле, наверное, не мог себе представить столь впечатляющего исполнения его работы. Это было ночное благотворительное мероприятие. Все величие творчества Бойто было представлено на сцене Оранжа. Когда я ждала в импровизированной гримерной, освещенной свечами, свою очередь выхода на сцену, я вспомнила чудесные греческие изображения, которые, благодаря Эсхилу, Софоклу и Еврипиду, стали истинным проявлением совершенного искусства. Огромный древний амфитеатр наполнялся многочисленной публикой, тысячи пылающих огней освещали сцену, и я подумала, вот такими должны быть классические представления о Греции. Эта драма нашла исключительную сцену, созданную талантом древних архитекторов. Мне даже казалось, что среди древних руин театра, удачно расположенного среди свежей зелени, я слышала рыдающий голос ослепленного Эдипа, мучительные стоны Ифигении, принесенной в жертву, и пение хора. Среди этих мечтаний, далеких от наших времен, меня потрясла прелюдия к опере и вскоре после этого грозный бас Федора Шаляпина, превосходного певца и артиста[25].

Федор Шаляпин

Пусть это покажется нескромным, но я хочу рассказать о своем исполнении двух ролей – Маргариты и Елены. Это было одно из самых больших и желанных достижений в моей артистической карьере. Это был триумф не только с вокальной точки зрения, но прежде всего с точки зрения сценографии. Некоторые друзья, видевшие это представление, сказали, что мое появление на этой огромной фантастической сцене, освещенной разноцветными прожекторами, в то время как сильный ветер поднимал и шевелил вуали моего платья, произвело незабываемое впечатление.

Лина Кавальери в сценическом костюме, 1900-е годы

Когда стихли последние такты оперы и публика разошлась, артисты собрались, чтобы обсудить и оценить выступление, и все вместе должны были признать, что успех был необыкновенным. Успех спектакля был обусловлен чудом древней сцены, вызывавшей воспоминания, и гармонией театра.

«Мефистофель» был повторен тем же составом в Монте-Карло, но это было уже не то. Очевидно, не хватало того, что мы все чувствовали в Оранже. Отсутствовала атмосфера древнего греческого театра, которая пронизывала наши души.

После многих отступлений возвращаюсь к хронологической последовательности фактов и событий моей жизни. Успехи на оперной сцене привели меня в вожделенный Нью-Йорк. «Метрополитенопера» – цель, к которой стремятся все творческие люди. Передо мною открылся совершенно новый мир, совершенно новый стиль работы. Как я уже писала, постоянным препятствием в моем творчестве была красота, так что и здесь она сыграла свою роль. Но все по порядку.

Я села в Гавре на великолепный океанический лайнер в сопровождении моего брата Ореста и верной швейцарской экономки Антониетты Чаппа, которая уже более пятнадцати лет разделяла со мною и горести, и радости. За это выражаю ей глубочайшую признательность и благодарность. Морские путешествия всегда были для меня настоящей пыткой, но на этот раз мои мучения усугубились серьезным беспокойством: уезжая, я оставила отца больным. Несмотря на заверения врачей, мне было неспокойно. Лежа в своей каюте в темноте, чтобы как можно меньше ощущать последствия морской болезни, я все время видела образ отца перед глазами, так как всегда испытывала к нему огромную любовь и привязанность. Однажды ночью, посреди Атлантики, я проснулась от кошмара. Я всегда буду помнить это странное явление, которое к тому же было не первое и не последнее в моей жизни. Сильный голос повторял мне: «Папа мертв! Папа мертв!» Я вскочила с кровати, зажгла свет и позвонила Антониетте. Они с Орестом пришли в мою каюту и пытались успокоить меня, но тщетно. Я посмотрела на часы: было три часа ночи. Через некоторое время я успокоилась, но, несмотря на заверения моего брата об обратном, я была уверена, что отца больше нет. В порту Нью-Йорка нас ожидала телеграмма со страшной вестью, подтвердив час смерти.