Правило номер 8. Погружение. Часть 1 - страница 4

Отец голову дурью не забивал. Он был преподавателем астрофизики в одном видном городском университете. Карьера шла в гору до недавних пор. Потом, три года назад, был кризис. Сейчас отец смирился с происходящим и кажется, успокоился. Его устраивала его нынешняя жизнь – по крайней мере, он всеми силами пытался это показать.

«Лучше бы ты всё тоже самое, слово в слово, сказал маме, а потом выбросил куда подальше её журналы. – Воспользовавшись ситуацией, парировала Стелла. – Или давай я сама выброшу. Посмотри, во что она превращает дом. Это похуже вегетарианства будет».

Отец её точку зрения не понял и не разделил. Позже, пообщавшись со своим психологом (естественно, на тему вегетарианства), Стелла подумала, что отец, сам не будучи «растительноядным», попросту на основании первобытных животных инстинктов не мог принять сторону человека, который признавал иной рацион, нежели он, – особенно учитывая, что мать (хорошо ли она готовила, или не очень), всё же, хоть и извращалась с интерьером дома как могла, и насколько позволял уровень семейного заработка, но являлась при этом тем человеком, кто обеспечивал отца вполне приемлемой для него пищей.

По прошествии недели пришлось вернуться на занятия в школу. Стелла, активно пользуясь теми слухами, что начали ходить вокруг её «прогрессирующей болезни», стала ещё нелюдимей с одноклассниками, нежели раньше.

То, что Эстелла Фукс «серьёзно больна», одноклассники знали, по-правде, едва ли не с первого дня, как только она появилась в их классе. Тогда, когда эта изрядно насупленная девочка среднего роста, тринадцати лет от роду, с немного резкими чертами лица, светло-каштановыми волосами, ярко-зелёными глазами и веснушчатым носом вошла в класс, нервно сжимая ладони в карманах своей осенней куртки, – как раз свежи были её воспоминания от того, что произошло с ней рядом с тем самым ночным баром. У родителей именно в эти дни, едва ли не на следующий день после того, внезапно случились какие-то проблемы с жильём. Мать как-то позже проболталась, что во всём виноваты «старые дедовы грешки», и Стелла знала, что речь шла не о деде со стороны матери, – этом невинном рыжеволосом вдовце и собирателе станинных вещиц, который иногда гостил в их квартире в том высоком многоквартирном «доме-саде», с огромным балконом, с фонтанами и сетью обрамлённых зеленью ив прудов во внутреннем дворике, – но о деде со стороны отца, о котором в семье, почему-то, предпочитали не говорить вовсе, хотя отец как-то ранее неосторожно и обмолвился, что у того имелся чуть ли не собственный замок, когда тот был молод и «не замаран».

В чём именно дед по отцу был «замаран», Стелле так и не рассказали, но она была достаточно сообразительна, чтобы догадаться самой. «Помогли», спасибо им, всё те же одноклассники – не старые, новые. Вначале попытались, как это свойственно детям, поиздеваться над её фамилией: на второй день в школе, приглядевшись, стали обзывать «лисой», грозясь «натравить гончих». Затем вспомнили о происхождении самой фамилии, и о её корнях (оказывается, подумала тогда не без удивления Стелла, эти тупоголовые провинциалы не так уж безнадёжны, раз понимают, что к чему). В общем, дело закончилось не самым приятным образом: мало того, что у Стеллы свежи были навыки занятий фехтованием, так ещё и школьная указка без присмотра оказалась лежащей рядом с письменной доской, прямо под рукой. Стелла до сих пор помнила, что на доске в тот день была изображена призма в наклонном сечении. На этот самый рисунок её швырнули в перепалке двое, – вскоре после чего началась настоящая «битва». Вернулась домой Стелла в тот вечер в сопровождении отца и, как говорится, с «кровью врага своего» на одежде. Кровь удалось «пустить» самому крикливому, и крови было, правда, ну совсем немного, однако отец был страшно огорчён, и уже глубоким вечером, подслушивая через стенку родительскую беседу (они вели её на тогда ещё нормальной, не «инопланетной» кухне), она услышала что-то насчёт «дурных генов» и «опасной наследственности».