Правило номер 8. Погружение. Часть 1 - страница 6



недостаточно, – пора было начинать исследовать местность гораздо дальше от дома. Несмотря на столь яростное желание действия, определённой видимой цели у этих прогулок, пока что, надо сказать, не имелось. Стелле просто ходила, бегала, а когда её тело уставало – бороздила улицы быстрым шагом. Выглядело это со стороны, что и говорить, довольно странно.

Однако, для себя девушка считала эти занятия вполне подходящими. У неё в голове был вполне чёткий распорядок действий.


Постепенно, новые привычки стали приносить свои, так сказать, «плоды». Привыкшее изначально с детства к серьёзным тренировкам, тело её, казалось, только радо было «наверстать упущенное». В мышцах (в кои-то веки, спустя три года) начала проявляться сила. Сильно отросшие вдруг волосы начали приобретать непривычный, «медный» оттенок. И, мало того: Стелла готова была поспорить, что какие-то странные, не с первого взгляда уловимые, но всё же явные изменения начали происходить не только с её телом, но даже с чертами лица. Впрочем, последнее, – касательно лица, – она могла (как и многие подростки её возраста) сама себе просто надумать. Но в любом случае, Стелла была, можно сказать, довольна происходящим. По-настоящему омрачало её разве что одно обстоятельство: ставшая вдруг очень навязчивой забота родителей, причём обоих.

Они, правда, раздражали. Не хотелось этого признавать, но… что было, то было. Не проходило и дня, чтобы она не задумывалась о том, как сильно хотелось бы ей жить где-нибудь далеко, чтобы не было этих постоянных разговоров о ней: разговоров, которые отец и мать регулярно устраивали, нависнув сверху подобно двум строгим учителям (почему-то им вдруг понравилось временами совершать подобное, хотя до этого, ранее, они вели себя, по мнению Стеллы, вполне сносно), и разговоров, что они вели между собой в соседних с ней комнатах – уверенные, по всей видимости, в том, что она их не слышит (о, кое-что она была бы только рада не слышать, честное слово).

Бывало (изредка), – Стелле становилось стыдно за эти свои мысли. В такие минуты она чувствовала, что должна быть терпимее, ведь все нравоучения этой «сладкой парочки», по сути, являлись выражением самой что ни на есть естественной и любящей заботы о ней.

Она повторяла себе это довольно часто, вспоминала, как хорошо им жилось когда-то в «доме-саде», как весело было ей играть во внутреннем дворике, пугать по утрам запрятавшихся в ветвях ив пташек, затем смотреть вечером, как умильно те пьют воду из фонтанчика, перед тем, как спрятаться вновь в ветви деревьев; как она позже с благоговением слушала заветы отца о том, что не стоит птичек обижать и пугать; как здорово было по весне и летом подкармливать плавающих в пруду залётных уток, созерцать вид с балкона (искусству созерцания её обучила мать – заслуженный сотрудник хоть и слишком современной, но всё же настоящей художественной галереи), вспомнить, наконец, пианино и улыбку той же матери, когда её дочь на нём играла; вспомнить, помимо этого, разные гимнастические агрегаты, огромный фехтовальный зал, – что располагались в самом центре того огромного города, на окраине которого они сейчас проживали; и те приятные зимние праздничные вечера, когда они собирались всей семьёй и пели какие-то нелепые песни… приезжал дед (вначале с бабушкой, а позже, когда бабушка умерла, один), рассказывал разные истории из своей юности… в общем, всё это было, разумеется, очень здорово, но Стелла знала вот, что: существовала некая Стелла Фукс в