– А ты? – Я опирался на дверь, почти падая с ног.
– А я не принцесса, – подмигнул мне Рут.
И сделал тот же жест, что я видел перед сенником, когда мы отняли три жизни.
Постель была грязной, но я рухнул в нее, почти взвыв от счастья. Вытащил всю сталь, сложил рядом, чуть ли не обнявшись с ней. Поворочался, представив, как меня зарежут во сне. Может, именно потому Рут и остался на ногах? Самый корыстный человек в Воснии.
С другой стороны, он и сам мог смыться с моими вещами. Быть может, я спокойно уснул лишь оттого, что считал это справедливым.
Я забрал у него гораздо больше, сам того не желая.
Полдень в Приречье
– Если ты сейчас же не проснешься, клянусь обеими матушками, я уеду один!
Я еле разлепил глаза и промычал что-то невнятное. Под веками явно сбился песок, и я потер глаза. Не помогло. В Воснии вообще ничего не помогало.
По крайней мере, я был все еще жив, как и мой приятель. Рут являл собой пример крайнего недовольства. Зато был цел, невредим, без новых пятен крови.
«Значит, не удрал». – Почему-то от этого мне стало и тоскливо, и радостно одновременно.
– С тебя десять серебряков, – тоном, не терпящим возражений, заявил Рут.
Будто всего, что приключилось за последние сутки, мне попросту мало…
– За что? – Я кое-как нацепил сапоги и поднялся с кровати.
Рут молча указал пальцем в стену. Кажется, за ней на привязи стоял Карий.
– Увидишь.
В мрачных предчувствиях я последовал за ним на улицу. Кровавой бойни не случилось, ведь так? И кто сказал, что это худшее, что может приключиться? Я бы не удивился, если перед конюшней нас поджидал Вард, пожал бы Руту ладонь и…
Кони были на месте. Поклажи прибавилось.
– Без котелка и провизии далеко не уйдешь, – Рут небрежно похлопал по седлу. – Ну и спать на чем-то надо, ведь так?
Подскочив в полночь в Криге, я совершенно не подумал, что вышел на дорогу практически голым. Стараниями друга у меня появилось все, что нужно в долгий путь.
– Даже флягу взял, – растерянно заметил я. – Рут, ты… в общем, держи.
Я протянул ему золотую монету. Ерунда, а не компенсация. От того, кто почти поверил, что проснется без коня и поклажи, обчищенным до сапог.
Рут нахмурился:
– Я про серебро говорил.
– У меня нет ничего мельче, – соврал я.
– Скажи это погромче и еще раз, – усмехнулся Рут, покосившись в сторону селян. Но плату принял.
Из села я выехал еще более виноватым, чем до него. Я обернулся с тревогой.
– Так драки не было?
– Свезло, – пожал плечами Рут. – Но ты не привыкай, рано.
Я заметил, что он кое-как убрал кровь с одежды. А точнее, замазал. На ее месте появилась дорожная грязь.
Дорога уходила за холм, земля дышала осенью. Перемены, увядание, холод. Я не видел конца пути. И поздний завтрак не лез в горло.
Рут дожевывал свежий хлеб и грозился поводьями во второй руке:
– Разминемся перед Остожкой, я поеду на восток…
Спать под открытым небом еще пять дней? Или ночевать, где постелют, ожидая весточки от людей Симона? После Остожки – в гордом одиночестве. Как я и прибыл в Воснию. Каким я, видимо, здесь и погибну.
– Да-да, конечно, – я неловко посмеялся. – Здраво. Со мной тебе точно ничего дельного не светит.
Рут ничего не ответил, только с аппетитом уплетал хлеб. Зачем соглашаться, подшучивать, если и так все понятно?
Я оценил нашу дружбу в один золотой. И ехал себе как ни в чем не бывало…
– Послушай, я не могу это так оставить – Я подогнал Карего ближе, чтобы Рут меня точно услышал.
