И света проводник живой.
И этот свет по воле Бога
Я людям нёс весь путь земной.
Нередко и ошибки были
В пути, но я их устранял,
Как только в нашем русском стиле
Их запоздало постигал.
А вот духовные ошибки
Из часа в час, из года в год
Я в жизни исправлял не шибко,
Хотя и знал наперечёт.
Я думал: на потом оставлю.
Не раз на исповедь приду.
И постепенно всё исправлю.
И счёты с дьяволом сведу.
Да вот ведь, даже исповедав
То, чем грешил давным-давно,
К своим полузабытым бедам
Я возвращался всё равно…
Когда-то Иоанн Кронштадтский
Отметил в дневнике своём,
Чем одинаков мир наш братский —
Непостоянны мы во всём.
Эдемский грех – непостоянство.
Оно произвело на свет
Безбожие, обман и хамство
И то, что мира в мире нет.
Произвело и всё другое,
И потому добро и зло
Нам в той же степени благое,
Как золото и серебро.
И я, поэт, непостоянен.
Сегодня и высок, и чист,
А завтра снова в грязной яме,
Как занесённый ветром лист.
И я, как все, нестойкий, хлипкий.
Но ведь поэт же я, поэт!
И мне за все мои ошибки
Вдвойне,
втройне
прощенья нет.
О, Серафиме, гений русский!
Помилуй и убереги.
Не дай сойти с дороги узкой
И укрепи мои шаги.
Но дай мне на стезе холодной
Твой дух постигнуть благородный,
Твою счастливую звезду,
К которым я пока бесплодно
Стремлюсь,
и всё-таки
иду.
ЦАРЬ ЛЕСНОЙ
(Глава четвёртая)
Святой Пахомий в день кончины
Призвал к себе ученика:
«Уже у края путь мой длинный,
В иные ухожу века.
Там встретимся. А ныне, брат мой,
Благословение моё
Прими на Божий подвиг ратный.
Тебе по сердцу бытиё
В молитвенном уединенье.
Я дал наказ в твоих местах
Срубить келейное строенье.
Молись за мой телесный прах
И душу грешную. А в целом,
За весь людской греховный род…»
И он ушёл. Простились с телом.
Душа отправилась в полёт
К небесным, радостным просторам.
В великом горе Серафим
Идёт глухим саровским бором.
Топор да узел хлеба с ним,
Да медный крест на балахоне.
Вот и избушка в сосняке.
Окошко, дверь, скамья при входе,
Стол и лампадка в уголке.
И печка русская, просторно,
Чуть ли не всё жильё внутри
Занявшая. И кладь отборных
Сосновых дров охапки три.
«Ах, братья милые! Сердечно
Вы потрудились без меня». —
Чернец разжёг дровишки в печке
И сел погреться у огня.
* * *
Ещё звучат в душе моленья
Христу, Пречистой и святым,
А уж душевное стремленье
В весеннее лесное пенье,
В неукротимое цветенье
Ты устремляешь, Серафим!
В твоей котомке невеликой,
Не денег-тряпок через край,
Лежат Евангельские книги,
Псалтирь да хлеба каравай.
В чащобе дикой, на полянке,
Куда лишь только ты и вхож,
Распустишь связанные лямки,
Краюшку хлеба отщипнёшь.
Намнёшь в руке и разбросаешь,
Предощущеньем встречи рад,
И птиц ликующие стаи
На угощенье налетят.
И ты подумаешь: «Когда-то
