Я сжала зубы до ломоты в деснах и кивнула, хотя больше всего на свете мне хотелось залепить Титову пощечину.
За то время, что мы не виделись, всего час-другой, он уже не шатался, но от него по-прежнему разило, и я демонстративно зажала нос, указывая пальцем другой руки ему на выход. Ему не понравилось, и ушел он с апломбом, громко саданув дверью.
Сынок, испугавшись, заплакал, я взяла его на руки и на чем свет костерила мысленно Илью. Напугал мне тут ребенка.
Урод.
19. Глава 19
– Доченька, бледная какая, измученная, что этот ирод с тобой сделал?
– Мам, давай лучше к папе в палату пойдем, – позвала я, осторожно отстраняя от себя маму, которая бросилась жалеть меня, едва я приехала в больницу.
Илья остался в машине, и слава богу. Не хотела бы я сейчас испытывать на себе его удушающее присутствие.
– Пойдем, пойдем, – мама засуетилась и пошла к палате, толкнула белую дверь, и мы вместе вошли внутрь. Палата была четырехместной. Справа двое мужчин азартно играли в карты, один разгадывал сканворд, сидя за столом, а папа лежал на заправленной койке со своим любимым стаканом в серебряном подстаканнике в руках. От вида родного лица у меня потеплело на душе, и я поспешила к отцу, пока мама возилась с уборкой его тумбочки.
Его состояние стабилизировалось, и выглядел он неплохо, ни на что не жаловался, разве что на отсутствие прогулок. Но какие прогулки в его состоянии?
– Ты, главное, пап, не усердствуй, когда выйдешь. Надо себя беречь.
– Скажи-скажи ему, Уль, твой же папа на месте не сидит, работу искать рвется, да только где ему найти работу, коли твой свекор ему волчий билет выписал? – кипятилась мама, отец лишь сурово глянул на нее, и она умолкла.
Посмотрел на меня с теплотой во взгляде.
– Как ты, доченька?
– Да как? – Мама мотнула головой в сторону окна с крохотной бежевой занавеской по верху оконного проема. – Этот ирод ее привез. Как это он сподобился? Отвлекся от курвы своей… И как ей не стыдно? Как дышится?
– Давай по существу, Ульяш, – не слушая маму, всмотрелся в меня отец, – что ты делать надумала?
– Я развестись хочу, – прошелестела я тихо, осознавая, что все вокруг нас слушают, и хоть это были чужие люди, всё равно постороннее внимание смущало и заставляло чувствовать себя скованно. – Но всё сложно. Из-за выборов нам пока никак не развестись. Я осталась в доме, Илья нанял няню Пашеньке.
– Пашенька, – мама прослезилась, вытерла полотенцем, висящим на спинке стула, глаза, и повесила его обратно, голос ее стал озлобленным. – Родного внука мне не показывают.
– Мам, пап, а вот я вам как раз фотографию привезла.
Илья перед выходом из дома выдал мне мой телефон, и я сразу сфотографировала сына, чтобы показать маме.
– И кто это? – подняла мама брови, когда я протянула ей телефон со снимком. Сунула мне его обратно. – Это чей ребенок?
– Мам, это Паша, мой сын.
– Ты что, Уль? Это же какой-то нерусский ребенок. Кожа смуглая, а уши чьи? Как локаторы же ж. Это не наша порода, и на Титова тоже не похож. Вы же светлые оба, а мальчик-то черный.
От маминых слов у меня бойко забилось сердце. А когда папа взял телефон в руки и нахмурился от того, что увидел, мне и вовсе стало дурно. Подозрения, которые неясной тенью шли по краю моих мыслей, вдруг забили фонтаном.
А вдруг…
А вдруг это не мой сын?! Он не похож на Илью. Не похож на меня. Недоношенный мальчик у меня, которая отходила весь срок. И карта эта потерянная. И странный тест ДНК, который показал чужое отцовство.
