Но и Роджер – тот ещё дурень.
Вон она идёт совсем рядом с Роджером, то и дело соприкасаясь с ним плечами, смеётся его плоским шуткам – ха, неужели Роджер думает, что ей интересен именно он? Нехорошо получилось бы, если бы пришлось объяснять приятелю, что у Лины планы найти готовый к покупке игровой аккаунт никак с интересом к нему не связаны. Но, возможно, придётся – у него уже улыбка от уха до уха.
Он поравнялся с Линой. Кажется, она уловила его ревнивый взгляд. Взяла обоих под руку:
– Мальчики, не заблуждайтесь. Я вас обоих не люблю. А теперь ускорим шаг, у меня нет ни малейшего желания лежать с вами в одной могиле, если мы опоздаем.
В офисе Альберт ушёл с головой в рутину, стараясь не обращать внимания на Роджера и Лину, которые, теперь то и дело шушукались как заговорщики, пользуясь любой удобной минутой.
Когда Лина положила на стол конверт для деловой документации, Альберт удивился, что прошло уже два часа.
– Что это?
– Понятия не имею, – пожала плечами Лина. – Думаю, тебе виднее. Принёс курьер, назвал твоё имя.
Альберт, продолжая недоумевать, вскрыл пакет. В нём обнаружился список на нескольких листах – и короткая деловая записка.
От Макса Уэллса.
“Надеюсь, это поможет вашей клиентке”.
Альберт выдохнул, как бык на арене перед битвой с тореадором. Одно это имя вызывало в нём вспышку ревности. Да, быка, может, и ждёт незавидная участь, но он пока не готов сдаться без боя.
Однако… Следовало признать, своё обещание Уэллс сдержал.
Подавив неприязнь ради дела, Альберт углубился в изучение списка.
Но даже беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы все личные эмоции отошли на второй план.
Интернатов оказалось… сто тридцать пять. Густой сетью они охватывали несколько самых северных провинций Федерации – словно затем, чтобы лишить детей даже малейшего шанса сбежать и добраться до родного дома.
...Если каждый такой интернат в год мог принять, допустим, до ста детей– а примерный их возраст колебался между 3 и 16 годами, – и работали эти школы минимум так же лет сто… Альберт замер, поражённый конечной цифрой. И неожиданно понял, почему никогда не забирали детей из Бадкура. Это был большой город, говорили в нем на наиболее распространенном аппийском наречии, но частью культуры был и язык северян. А маленькие, разбросанные по всей территории коммьюнити часто были оторваны друг от друга, использовали свои диалекты и потому были абсолютно беззащитны. Забрали бы его, Альберта – и тот же дядя Фрэнк рванул бы в Оресту или Тангрос раздавать интервью во все газеты. Но куда было идти, скажем, людям из того рыболовецкого городка, куда он ездил за копчёной осетриной? Они даже не помнили, где именно находились школы, из которых им повезло вернуться живыми. Разве понимали они всю несправедливость, разве знали, что они не одиноки в своём горе? Какому журналисту, какому адвокату могли бы они рассказать свои истории?
Альберт открыл окошко браузера, набрал в поисковике “Солнце Оресты” и вышел на сайт газеты. В самом низу, под “Контактами” нашел номер телефона. Терпеливо подождал, пока кто-нибудь возьмётся трубку.
– Я могу поговорить с Лео Дробински? Скажите, что это Альберт Лаккара.
17. Глава 17
День Всех Святых в Левантидах считался началом зимы и приходился на середину октября. Но порой заблудившееся индейское лето нежданно-негаданно заглядывало в Оресту и в начале ноября, принося щедрые дары. Рассветы становились краснее пятен на крыльях дрозда, небо затягивало лёгкой дымкой, но и солнце, казалось, светило ярче прежнего, и леса полыхали золотыми рунами.
