Островский хватает меня за волосы задирает голову так, чтобы я смотрел ему в лицо.
— Появишься здесь еще раз – я тебя лично в гроб уложу, живым, - обещает с явным предвкушением. И выразительно добавляет: - Живым.
Только после этого, наконец, дает команду вышвырнуть меня вон.
Меня выволакивают из дому, бросают в машину и куда-то везут.
Вышвыривают на обочине дороги под маленьким ночным магазином.
Только спустя несколько минут, которые я провожу, валясь в грязном снегу, до меня доходит звук звонящего в кармане куртки телефона. Подношу его к ушу, но говорю еле-еле. Челюсть болит. Ничего, через недельку все заживет как на собаке.
— Рэйн? – Это Анжела, одна из моих подружек. Одна из тех, которые не догадываются, что существуют не в единичном экземпляре. Потому что у меня есть еще и те, которым плевать, где я и с кем, пока со мной можно оторваться и потрахаться в удовольствие. – Что с тобой? Ты снова на сутки пропадаешь!
Я не знаю, что с ней не так, но при всех своих охуенных внешних данных, возможностях и отсутствию мозгов, Анжела не тварь. Тупая как пробка, но из тех, кто любит пускать слезки над грязным котенком. Поэтому любит говорить, что если она меня бросит, то я совсем пропаду. Может быть, не так уж она и не права.
— Ангелочек, приедешь за мной? – говорю на последнем вдохе, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание.
— Рэйн?! - обеспокоенно кричит она, но ее голос тонет где-то на поверхности той бездны, в которую я медленно погружаюсь. – Рэйн?!
Я успеваю отправить ей сообщение с координатами геолокации.
И надеюсь, что человечество не стало в друг белым и пушистым, и никакой «доброй душе» не взбредет в голову проникнуться состраданием к валяющемуся в луже малолетнему долбоебу. Будет обидно открыть глаза и увидеть вместо сисястой телочки, рыдающей над моими ранами, злую санитарку.
8. Глава восьмая: Анфиса
Глава восьмая: Анфиса
Я не могу понять и переварить произошедшее даже когда полчаса спустя оказываюсь в ванной и самостоятельно, нервно и со злостью буквально сдираю с себя свадебное платье.
Папочка, мамочка…
Рэйн – его сын?
Пытаюсь вспомнить все, что Света рассказывала мне о детях Островского, но она ни разу даже не заикалась о том, что у него есть третий ребенок. Только эти двое – Ян и Лиза, которые всегда на виду и о которых все знают.
Я бы точно запомнила человека с таким странным именем.
Что это за семейные тайны?
Когда платье оказывается на полу испачканной дорогой тряпкой, я испытываю облегчение, что, наконец, избавилась от обременительной ноши статусной невесты. По крайней мере пока моим гардеробом не занялся нанятый стилист – такое пожелание Островский тоже озвучил – я могу еще хоть ненадолго остаться сама собой.
В зеркале у меня не то, чтобы счастливый вид.
Точнее говоря – абсолютно дохлый.
Волосы растрепались, часть шпилек приходится доставать чуть ли не с болью и слезами.
Макияж поплыл, помада растерлась на сторону. Для симметрии и образа Джокера не хватает буквально пары штрихов.
Я нарочно делаю воду в душе похолоднее.
Совсем ледяную не люблю, потому что от нее у меня болит кожа, как после наждачной бумаги.
Захожу внутрь душевой кабинки, долго моюсь, пока кожа не начинает скрипеть под пальцами как отполированная. Поворачиваюсь и разглядываю дорогой зеленый с золотом мрамор отделки, бронзовые вентили кранов, раму зеркала. В этой ванной можно жить – настолько она огромна. Есть даже бамбуковый лежак и зеленый уголок. Понятия не имею, чем подкармливают всех этих крупнолистных монстров, но они выглядят так, словно их только что привезли из влажных тропических джунглей.
