Стук в дверь заставляет меня отвлечься от разглядывания роскоши своего нового дома.
И вспомнить, почему я вдруг решила заняться этим прямо посреди гигиенической процедуры.
Чтобы забыть увиденное и услышанное.
— Анфиса? – Голос Островского ничуть не изменился. Он такой же бешенный, как и когда орал на того мальчишку.
Даже в мыслях не могу назвать его сыном Островского.
Господи, что будет, если когда-нибудь мой муж узнает, что накануне свадьбы, мы с Рэйном…
Я закрываю рот ладонью.
— Анфиса, твою мать?
— Я… - Заикаюсь, но кое как беру себя в руки, чтобы ответить, пока он не вышиб дверь. Она кажется тяжелой и дубовой, но что-то подсказывает, что у моего будущего мужа достаточно сил, чтобы превратить ее в щепки. – Мне нужно еще пятнадцать минут.
Он сопит, что-то бормочет сквозь зубы и бьет по двери кулаком.
Звук удара заставляет меня сжаться от страха.
— Пять минут, Анфиса. И больше никогда не закрывай дверь, поняла?!
Я просто киваю, а потом несколько раз торопливо повторяю: «Да».
Он снова бьет по двери и, судя по тяжелым шагам, наконец, уходит.
Быстро вытираюсь, подсушиваю волосы и заворачиваюсь в пушистый банный халат белого цвета. Он мне так же велик, как и платье. Должно быть, тоже подбирался под размер Светы.
Что будет, когда выйду, я знаю.
Нужно как-то подготовиться к неизбежному, но я не знаю как это сделать.
Молилась всю ночь, но молитва не помогает справиться с дрожью и страхом неизбежного.
Он меня не любит и не будет нежным.
Ему плевать на то, что для меня это впервые, кроме, конечно, того факта, что для выведения его чистой родословной это чуть ли не самое важное условие. Чистая кровь. Даже смешно, что в нашем современном мире есть еще люди, которые верят в телегонию[1].
Хотя только благодаря этой вере и устроился наш брак.
Надеюсь, мама, ты получишь все, что так хотела. Будет жаль оказаться проданной задаром.
Я с силой унимаю дрожь в руках, проворачиваю защелку и выхожу из ванной.
Прямо в смежную с ней огромную комнату.
Наверное, она очень дорого обставлена и представляет собой вершину дизайнерского мастерства, но я замечаю только кровать: огромную, стоящую на пьедестале, застеленную черным стеганым бельем. Ни лепестков, ни свечей, ни бутылки шампанского во льду.
Островский сидит на краю.
Подзывает меня пальцем, словно продажную девку.
А когда похожу – тычет куда-то вниз, себе под ноги.
Разводит колени, чтобы я точно видела, что он абсолютно голый и его огромный член налит кровью так сильно, что кожа натянулась до блеска.
— На колени и помоги мне расслабиться, - говорит лениво, а когда я мотаю головой, хватает за запястье и с силой толкает вниз.
Приходится опуститься как он хочет, иначе у меня просто сломаются ноги.
Зажмуриваюсь и уговариваю себя представить, что все это происходит только в моем страшном сне, а не в действительности.
— Пожалуйста, Марат… - Мне не унять дрожь в голосе. – Мне нужно… несколько дней, чтобы привыкнуть к вам.
Он кладет одну ладонь мне на затылок, надавливает.
Второй до боли сдавливает щеки, чтобы мой рот распахнулся сам собой как у рыбины.
— Я давал тебе тридцать минут, Анфиса. Не моя проблема, если ты просрала это время.
[1] Телегония — теория о том, что секс с любым партнёром не проходит бесследно для женщины, а его признаки (партнёра, не секса) в будущем могут отразиться на внешности или интеллекте детей, рождённых от совершенно другого человека
