– Плииии! – орёт истерично, едва головы егерей показываются над вершиной.
Залп, и сквозь дым в рукопашную.
Но не с кем драться. Персы удирают с холма, нетерпеливо нахлёстывая коней.
Остаётся только стрелять вдогонку, поджидая, когда пройдёт каре. И снова опрометью вниз, к очередному холму…
Неизвестно, сколько бы это длилось. Карягин вовремя заметил плоский курган с разбитым на нём татарским кладбищем. Небольшой минарет и надгробные камни вокруг. К тому же окопано со всех сторон. Готовый редут. Можно хорошо закрепиться.
Теперь штуцерники, тяжело дыша, разбегаются по краям кладбища, занимая позиции.
– Третья… шеренга… заряжай! – выдавливает Емельян и в изнеможении опускается на ближайшую могильную плиту позади своего взвода.
Стрелкам, впрочем, напоминания ни к чему. Достав патрон, уже откусывают пулю, сыпят порох в ствол. Передний ряд целится в гарцующих в отдалении всадников, больше не рискующих нападать на злых, огрызающихся русских.
Конские упряжи тянут по склону вверх оба орудия. Артиллеристы в мокрых от пота мундирах, прильнув к лафетам, помогают руками.
– Давайте, ребята! Немного осталось! – подбадривает их командир, подпоручик Гудим-Левкович.
Он спрыгивает с коня и присоединяется к солдатам, хватаясь за спицу пушечного колеса и натужно толкая её вперёд.
– Быстрей, быстрей, родимые! Вот, вот… Веселей пошла!
Преодолев подъём, орудия растаскивают по сторонам. Живо снимают с передков, устанавливая стволами к неприятелю. Следом, тарахтя на камнях, взбирается обоз. А на курган уже марширует батальонное каре с развёрнутым знаменем, под мерный стук барабанов.
Ну, слава богу! Не надо больше никуда бежать. По крайней мере, прямо сейчас. Хоть немного дадут отдохнуть.
24 июня 1805 года
Карабаг, урочище Кара-агач-Баба, мусульманское кладбище
Нет, не знал Карягин об этом кургане с мусульманским кладбищем. Зато был у него проводник – друг-армянин, подсказавший надёжное место, где смело можно расположиться на отдых. Даже на глазах у наседающего неприятеля.
Друга этого звали Ованес или проще Вани. Он из меликов, то есть потомок знатного армянского рода. Правда, отец Ованеса работал простым ремесленником – занимался ювелирным делом. Сын помогал ему в мастерской, но недолго.
Ибрагим-хан, насаждая свою власть в Карабаге, вёл постоянные войны с меликами Хамсы, как называли этот край сами армяне. В стране лилась кровь, собирались на битву конные рати. То здесь, то там раздавался звон сабель. Стал ареной кровавых схваток и Джраберд, родное меликство Вани, раскинувшееся в живописнейшем уголке Карабага между горными реками Тартар и впадающей в него Хачен. В тех местах и жил Ованес, чьё селение именовалось Касапет.
Оставив отцовскую мастерскую, он взял ружьё, сел на коня и в тайне от родных покинул отчий дом. Подался к джрабердскому мелику Ровшану, сражавшемуся со всеми, кто приходил с мечом на его землю: с персами, с ганжинским ханом Джавадом, с карабагским Ибрагим-ханом и прочими завоевателями. Со временем возглавил один из конных отрядов и получил прозвище Вани-юзбаши, что значит «сотник Вани».
Надежды на избавление от постоянных набегов и произвола карабагского хана мелик Ровшан возлагал на русскую армию, безоговорочно веря в силу её оружия. Вместе с князем Цициановым он осаждал Ганжу. Храбро сражался там и его сотник Вани.
Когда город пал, Ровшан перевёз туда свою семью. Вслед за ним Джраберд покинуло ещё около трёхсот армянских семей, спасаясь от гонений Ибрагим-хана. Они обосновались в окрестностях Елизаветполя. Но неимоверная жара, непривычный климат и необустроенность породили болезни. За лето умерло порядка пяти сотен человек. Беглецам пришлось искать другое место. Настоящим спасением для них стала деревня Восканапат в том же Ганжинском ханстве, где оказалось более прохладно.
