Он съел целых две башенки. Гренки оказались очень хороши: поджаристые хлебцы, мягкий творог, в банановом соусе слегка чувствовался какой-то необычный и приятный вкус.
– Что это в бананах?
– Я добавила чуть-чуть мускатного ореха. Тебе нравится? – она заглянула ему в глаза.
– Нравится. Это очень вкусно, – похвалил Даниель.
Она сияла от радости.
– Мири, посуду ты не моешь, а складываешь в машинку.
– Но ведь не может грязная посуда стоять несколько дней? – недоумевала девушка.
– Сегодня придет домработница и всё сделает. Сейчас я занимаюсь, а потом мы пойдем на пляж, чтобы не мешать уборке.
– Хорошо.
Она обняла его и смотрела переливающимися глазами.
Каждый раз такой её взгляд срабатывал как взмах дирижерской палочки, и он поспешил уйти.
«Несколько дней назад здесь, на кухне я пил кофе из кофемашины, ел криво сделанный бутерброд и был совсем один. А теперь у меня есть Мири, я смотрю в её прозрачные глаза и мне хорошо», – думал Даниель.
Мирослава расположилась на веранде со своим планшетом.
«Непонятная домашняя работа, – подумал он, – без учебника, без записей. Она просто смотрит на планшет, даже страницы не листает».
Но стоит ли задумываться над каждой странностью девушки. Она с ним – и это главное. А странности потом разъяснятся.
Он начал свои ежедневные занятия. Сначала гаммы – эти простые ученические упражнения создавали нужный настрой. Затем он отрабатывал штрихи, приёмы, и, подумав, решил сыграть двадцатый ноктюрн Шопена. Прекрасная, тонко выписанная филигранная мелодия, пропущенная через его сердце, долго звучала и парила в воздухе, обволакивая душу.
Закончив, Даниель отложил скрипку и задумался.
Всю его жизнь музыка была его единственной любовью. Он не мог прожить без музыки ни одного дня. Так было всегда. А сейчас к привычной замкнутой системе: он и музыка, добавилось новое, острое, яркое чувство. Он ещё не привык к нему.
«Не вытеснит ли оно музыку?» – спросил он у себя.
«Это невозможно» – ответил внутренний голос.
«Не помешает ли мне?»
«Я не знаю, – ответил голос, – не загадывай на будущее».
Внезапная мысль о том, что он может остаться без Мирославы, привела его в ужас, и он долго успокаивал застучавшее сердце.
«Она здесь, – успокоил он себя. – Сейчас я поведу Мири гулять, она обрадуется».
И он, предвкушая радость девушки, вышел на веранду.
Мирослава сидела со странно застывшим лицом, открытые глаза её не мигали и отсутствующе смотрели внутрь. Планшет лежал у неё на коленях, по экрану стремительным потоком бежали формулы. Даниель быстро сфотографировал формулы на телефон. А Мирослава смотрела прямо на него и ничего не замечала.
– Мири, что с тобой? – испугался он. – Очнись!
Девушка вздрогнула, ожила. Формулы тут же прекратили свой бег и исчезли.
– Прости, я задумалась, – виновато сказала она. – Я иногда так глубоко думаю, что выпадаю из реальности.
– О чем же ты думала? – заинтересовался Даниель.
– Я думала над правильной формулировкой квантовой гравитации. Это одна из нерешенных задач вашей…, – она замолчала и, спохватившись, исправилась, – то есть, я хотела сказать, современной физики.
– Гравитация, значит. А обо мне ты не думала? – уязвлённо спросил Даниель.
– Я всегда думаю о тебе, Даниель. Я думаю двумя каналами одновременно. Я думаю о тебе на канале «чувств», а на другом канале, я называю его «научный», я думаю про гравитацию, делаю расчёты, решаю задачи. Такое строение моего мозга. Иногда «научному» каналу не хватает мощности, он занимает канал «чувств», мозг работает с перегрузкой, и чтобы не тратить энергию на внешние раздражители, я надолго выпадаю из реальности.
