– Ни в коем случае, – испугалась Мари, – я попробую сказать. У тебя хорошо получилось, правда. И похоже. Я, конечно, не разбираюсь в живописи, но мне нравится, только умоляю – никому не показывай ее.
– Так-то лучше, – Луи еще раз пытливо оглядел свою работу. – Даже не верю, что сам это написал.
– Почему?
– Для меня это слишком хорошо, я же не художник. Вот сейчас моя матушка сказала бы, что я, как последний ремесленник, занимаюсь таким позорным делом.
– Разве писать картины – это позор? – удивилась Мари.
– Это труд. А труд, конечно, позор… для таких, как я.
Мари подошла к картине, посмотрела, грустно улыбнулась чему-то и вернулась к Луи. Устроившись у него на коленях, ласково обняла, едва слышно проговорила:
– Ты пахнешь красками.
– Еще бы…
– Мне нравится твоя картина, может быть, потому что ты сам ее написал, своими руками. Это так приятно.
– Чертовски приятно. Никогда не думал, что это принесет столько радости.
– А говоришь – позор. Луи, почему ты не весел?
Вопрос был неожиданным.
– Просто настроение такое, – сразу ответил он.
– Нет, не просто, – настаивала Мари, – что-то расстроило тебя. Уже второй день ты такой.
Маркиз без всяких слов повлек ее в постель.
– Луи, пожалуйста, давай поговорим, – возразила девушка.
Он остановился, не понимая, чего же она хочет.
– Скажи мне, что произошло, – попросила Мари.
Ее нежный, спокойный голос отзывался в каждой жилке Луи, и он ответил:
– Ничего страшного, милая, просто послезавтра приезжают мои родители и кузина отца с дочерью.
– Действительно, нет причины для печали.
Луи поднял на нее глаза, в которых застыло отчаяние.
– Ты ведь ничего не знаешь, – произнес он, сжимая ее руку. – Они не просто так едут. Они хотят меня женить.
Мари промолчала и только смотрела на него.
– Мы давно помолвлены с Леонорой, – продолжал маркиз. – Она младше меня на год, и ей пора замуж, вот они и едут. Такая глупость, правда? Я и видел-то ее последний раз лет восемь назад…
– Чему быть, того не миновать, – отстраненно сказала Мари.
Луи оживился:
– Послушай, это ничего не меняет. Ты была и будешь моей.
У Мари не хватило духу возразить. Скрывая свое разочарование, она лишь крепче обняла его и, как заклинание, произнесла:
– Я люблю тебя, слышишь? Люблю больше всего на свете.
Приготовления к встрече гостей были завершены, оставалось привести себя в порядок. Луи сидел перед зеркалом и рассматривал косметические принадлежности, лежавшие на туалетном столике. Рядом пристроился Люсьен.
– Может, не стоит? – сомнительно вопросил он взволнованного друга.
– Ну да, боитесь показаться смешным? Было бы перед кем. Они у меня эту встречу никогда не забудут. Бедная Леонора…
– Луи, вашему отцу это не понравится, могу поспорить.
– Дружище, я же не заставляю вас делать то же самое. Но я все равно сделаю по-своему. Вот, побольше белил (кстати, я, кажется, загорел: матушке это будет неприятно). Главное, мушки не забыть. Представьте мою сестренку, когда она увидит меня. Клянусь, она передумает выходить замуж.
– Посмотрим-посмотрим.
Гости приехали в полдень. Во дворе царило оживление. Слуги сновали по всем направлениям. На ступеньках крыльца горделиво стояли молодые люди. Люсьен, одетый нарядно, но все-таки сдержанно, и Луи, чем-то напоминающий того аристократа в кружевах и ленточках, которого изображали актеры. Шикарная шляпа с перьями, серо-голубой, с отливом, камзол, шитый серебром и жемчугом, роскошное жабо, белые шелковые чулки, туфли, украшенные бантами, на высоких красных каблуках, трость… Маркиз принял самую величественную позу, на которую был способен.
