Луи мрачно покосился на Элен, но та сделала вид, что не заметила этого взгляда.
После краткого жуткого молчания герцогиня едва слышно проговорила:
– Нет… это неправда. Лулу, скажи, это неправда…
Луи, чрезвычайно смущенный последним обвинением, приблизился к матери и, опустившись на колени, не своим голосом сказал:
– Это правда, матушка. Все до последнего слова… Простите меня, ради бога. Я приношу вам одни страдания…
У него самого в глазах стояли слезы, а лицо давно покраснело от стыда.
Герцогиня ничего не ответила. Она встала и, прижимая платок к глазам, беззвучно удалилась.
Мари стояла как в оцепенении, ничего не видя перед собой. Элен и Леонора ничуть не изменились. Луи остался на полу. Он сокрушенно взялся за голову и тихо пробормотал:
– Я недостоин ее… – Потом, будто опомнившись, повернулся к отцу:
– Зачем, зачем вы так? Что будет с ней?
– Вы сами виноваты, сударь, – строго сказал герцог и обратился к Мари:
– Ты не первая и, верно, не последняя жертва этого донжуана. Однако твое поведение оставляет желать лучшего. Если собственный ум не подсказал тебе границ приличий, то мы подскажем. Я считаю, что после всего, что произошло здесь, ты не можешь оставаться у нас на службе и должна покинуть наш дом, как только мы вернемся в Париж. Можешь идти.
Мари, едва живая, поклонилась и вышла.
Луи встал на ноги и невменяемо заходил по комнате, наконец, остановился и произнес:
– Отец, это жестоко.
Герцог не отвечал. Луи метнул дикий взгляд на «несчастные жертвы» и потребовал:
– Да скажите же хоть слово! Леонора, я ведь ничего вам не сделал. Герцог удивленно взглянул на него, потому что минуту назад Луи подтвердил все обвинения в свой адрес.
– Все уже сказано, сударь, – смиренно проговорила Элен, – или мне вы тоже ничего не сделали? – и, взяв под руку дочку, пошла прочь.
Юноша в отчаянии посмотрел им вслед.
– Делайте выводы, сударь, – сурово сказал отец, – вы недопустимо ведете себя, особенно по отношению к графине. И будь вы человеком посторонним, мы бы не так и не здесь с вами говорили.
Герцог тоже покинул комнату.
Луи, как потерянный, долго стоял на одном месте, не чувствуя, как по щекам сами собой катятся слезы. Он еще не знал, что предпринять, к кому пойти и что сказать. В сердце кипела ненависть к Элен и Леоноре, праздновавшим свою победу, а воспоминание о растерянно-беспомощном лице матери лишало его способности думать. Лицо горело, ноги и руки были ватными, словно чужими. Перед глазами стоял туман.
Немного придя в себя, Луи вышел из комнаты и побрел по галерее. Вдруг он увидел Мари. Она шла навстречу, бледная, холодная, но без малейших следов слез. Заметив маркиза, она опустила глаза и хотела пройти мимо, но он преградил ей дорогу.
– Чего вы от меня хотите? – отстраненно спросила она.
– Ты веришь тому, что сказал отец? – беспомощно произнес Луи.
– Разве вы сами не подтвердили это?
– Я соврал.
– Знаете, что я вам скажу? Вы такой хороший артист, что трудно понять, когда вы сочиняете, а когда говорите правду.
– Ты должна чувствовать…
– Я не желаю ничего чувствовать. Вы слышали, что сказал ваш отец относительно меня? Радуйтесь, я не буду вам больше мешать развлекаться. Вы никогда не услышите моих упреков. И знаете, я кое-что поняла: раньше я была слепой, но теперь, сегодня, вдруг увидела все в истинном свете. Вы всю жизнь играете. У вас много ролей, и вы блестяще исполняете их. А я-то верила вам, хоть меня и предупреждали. Я верила только вам, а теперь вижу, что ни одно ваше слово нельзя принимать всерьез…
