Прелюдия Бетховена для Нестора Махно - страница 4

Решил отправить домой свой гардероб. «Работа», за которую меня судили, была «представительская» и одежда на мне во время ареста тому соответствовала всецело и с избытком. Все вещи были от лучших европейских дизайнеров и их стоило сберечь до лучших времен.

Особенно выделялся темно-синий, двубортный шерстяной костюм. В нем не стыдно было бы показаться и на Канском кинофестивале.

На пересыльной тюрьме я за десять пачек махорки выменял потрепанную лагерную робу и ватник. А свои вещи, в которых был арестован, предусмотрительно сложил в сшитый из тюремной «матрасовки» походный баул. Так что они были, как с иголочки.

– Сколько хочешь за кустюм? – Поинтересовался краснолицый, упитанный каптерщик, когда я сдавал вещи на хранение в лагерный склад. – Все равно до конца срока его моль побьет. Шерсть-то натуральная. Мне он будет в самый раз. Я через месяц освобождаюсь условно-досрочно. А на тебе за твой немалый cрок он будет обвисать, как на огородном чучеле. Когда хлебнешь нашего режима.

После отказа продать за деньги он предложил за него свою должность.

– Будешь как сыр в масле, – пообещал каптерщик. – Замолвлю за тебя словечко кому следует. И ты уже на первом отряде в «хозобслуге». С начальством мы в «шоколаде».

– Ты в него не влезешь. Когда подкачаешься, похудеешь и твой тухлый помойник не будет обвисать, как у беременного, тогда и потолкуем. Хотя это ведь не твой фасон. По тебе ватные брюки, красная байковая рубаха в горошек и белые валенки с калошами.

Написал начальнику отряда капитану Федорчуку заявление на передачу вещей матери во время личного свидания.

Когда Федорчук принес мой вещмешок, дорого костюма там не оказалось. Хотя по описи все было на месте. Вместо английского шерстяного костюма лежала потертая пиджачная тройка фабрики «Большевичка». На пиджаке была разорвана подкладка, а на брюках сзади в ответственных местах красовались две небольшие латки.

– Это не мой костюм, – заявил я Федорчуку, – придирчиво разглядывая бирку изготовителя на пиджаке.

Отрядный забрал старый костюм и надолго ушел на лагерный склад. Вернувшись, принес мой костюм. Разбитая кисть правой руки у него слегка кровоточила, и маленькая капля крови капнула на шелковую подкладку пиджака. Как оказалось, в какой-то мере это было символично. Без крови этому пиджаку уйти из жизни не удалось. Не обошла кровь и Федорчука. О чем жалею до сих пор.

Позднее, я узнал от дневального склада что, когда каптерщик «пошел в отказ», Федорчук ударом кулака сбил его с ног. Бил ногами до тех пор, пока тот не сознался в подмене.

Если рассказывать честно, то в душе был благодарен отрядному. Из-за меня он пошел на серьезное нарушение режима содержания. Если бы он покалечил осужденного-активиста, то сам бы надолго оказался за решеткой.

Он мог этого и не делать. Ведь, формально все было на месте. Я мог все выдумать и из личной неприязни оговорить каптерщика. Ведь сидел за тяжкое правонарушение. Но Федорчук поверил мне, грабителю банка, а не твердо ставшему на путь исправления и освобождавшемуся досрочно зеку-активисту.

За три дня до свиданья была общая уборка помещения барака и я отказался в ней участвовать. Ушел в соседний локальный сектор и долго занимался на брусьях и турнике. Когда вернулся, уборка уже шла к концу и лег спать.

На следующее утро, к себе в кабинет, меня вызвал Федорчук. Он долго молча сидел за столом и курил. Я стоял перед ним навытяжку и дышал дымом его сигареты. Мне не нравятся курящие люди. Начинал потихоньку его ненавидеть. Уже знал, что произойдет что-то не совсем приятное. Но такого и ожидать не мог.