Пресловутая эпоха в лицах и масках, событиях и казусах - страница 45

Статья Сахнина, однако, была не панегирической, а разгромной. Она камня на камне не оставляла от заслуг и успехов капитан-директора. Герой, победитель, эталон поведения советского человека был, оказывался, на самом деле сатрапом, очковтирателем и чуть ли не тюремщиком, устроившим на борту флагмана флотилии кутузку, где томились неугодные, осмеливавшиеся протестовать против деспотизма и лжи, насаждавшихся капитан-директором. Весь его ореол держался на обмане и поддержке со стороны руководства республики, которой нужен был такой рекламный щит или, как тогда называли, маяк. На мой откровенный вопрос, не из тех ли источников, что и «Лариса», почерпнута информация, Сахнин яростно закрутил головой. И в подтверждение бухнул на стол целую папку материалов – справки о ревизиях, объяснительные записки, письма-жалобы, докладные, конспекты бесед, проведенных автором…

Я сказал, что буду изучать все это, и мы расстались. Я призвал себе на помощь двух «док» – ответственного секретаря Кима Костенко и редактора рабочего отдела Виталия Ганюшкина, моего однокашника по университету, который он окончил на год позже меня. Ким, ткнувшись в папку, сразу же энергично закивал, сложив на свой особый манер губы: может быть, даже очень может быть. Для него, еще совсем недавно собкора на Украине, «чудесное превращение» знакомого лица не было неожиданностью.

– Но треба разжуваты, треба разжуваты… Тут ниточки знаешь куда ведут… – знакомым каждому советскому человеку движением головы он указал на потолок. Зная мой охотничий азарт, Ким догадывался, что этой своей ремаркой не остудит пыл, а, наоборот, только раззадорит меня, что и случилось.

Втроем, поочередно и вместе, мы только что не обнюхали каждый листок из папки Сахнина. Общий вывод: «Без балды». Сахнин, к которому после «Ларисы» мы относились не без легкой иронии, вдруг снова вырос в наших глазах.

Надо печатать. Надо идти к Юре.

И тут пора уже сказать о моем третьем по счету главном – Юре Воронове, – который сменил Аджубея и редакторствовал уже шестой год.

В «Комсомолке» еще помнили, что Воронова, как и Фалатова, нашел все тот же Шелепин. Только для этого ему не надо было ехать во Владимирскую область. Воронов в то время был редактором ленинградской «Смены», второй по значению после «Комсомолки» «молодежки», и на взгляд ветеранов «Комсомолки» не отличался ничем, кроме молодости. Когда Шелепин, послушав его выступление на областном активе в Питере, привез и неожиданно представил его оторопевшему Горюнову, ему было 25 лет, возраст по понятиям того времени совершенно несообразный с предназначенной ему должностью заместителя главного редактора. Это в то время, когда самому Аджубею, который мало того что блистал чуть ли не в каждом номере, был еще зятем Хрущева, уже было под тридцать и он был лишь членом редколлегии.

Не знаю, что там варилось «наверху», то есть в кабинете главного, куда меня вызывали лишь для поручений да втыков, но этаж был не в восторге, тем более что новичок не сделал ничего, ну ничегошеньки, чтобы обольстить капризный и своенравный даже в те колючие времена коллектив «Комсомолки». Он демонстрировал осторожность, а то и нерешительность при ведении номера – самый надежный способ восстановить против себя. Мямлил, когда вместо главного вел летучки. А главное, ничего не писал сам.

Шатуновский даже сочинил что-то вроде безадресного фельетона, герой которого, редактор-перестраховщик придуманного еженедельника, так же растягивал слова, как Воронов, и так же дергал себя за пальцы в минуты объяснений со строптивыми авторами. Поначалу Илья даже пытался пристроить фельетон в «Комсомолке», не уверен, что не с ведома Аджубея. Когда же бдительный Горюнов пресек эту диверсию, отнес свой труд в «Крокодил», где его охотно напечатали. Строки из него разгуливали по этажу, как пословицы.