Преступление в Гранд-опера. Том второй. Шуба из Сибири - страница 23

Это изменение в настроении Китобоя было настоль внезапно, что капитан, застигнутый врасплох этим фактом, впервые за сегодняшний вечер оказался в лёгком нокауте, и он не нашёлся, что ответить на эту сентенцию, а моряк сумел, благодаря этому, быстро воодушевиться, продолжая рассуждать об этом своём семейном несчастье.

– Ах! Послушайте, Нуантэль! – воскликнул Крозон, – Когда я думаю о том, что сделала эта несчастная девушка, весь мой гнев и все мои подозрения вновь возвращаются ко мне… заливают кровью мою голову… не все, конечно, ведь я полагаю, что вас-то действительно оклеветали, но увы, я говорю при этом себе, что Матильда и Берта одной крови, у них один отец и мать, и что именно поэтому они поддерживают друг друга, что между ними встала чужая женщина… которую Берта убила, любовница этого поляка… как мне об этом сказали, в том числе и вы.

– О! Вот это да…! – Подумал капитан. – Крозон пылает, как дикий зверь. Если я не вмешаюсь в этот поток необузданного сознания, он обо всём догадается.

– И эта сцена, которую я увидел своими глазами, – добавил Крозон, оживая всё больше и больше, – как моя жена падает в обморок в то время, когда её сестра читала в газете заметку о самоубийстве этого поляка…

– Рассказ о самоубийстве может спровоцировать кризис у любой женщины, страдающей расстройством нервной системы, – прервал его Нуантэль, – и, действительно, мой дорогой, я нахожу, что вы придаёте слишком большое значение совсем маленькой и незначительной детали и будоражите, тем самым, своё воображение. Если бы нам требовалось придать значение любому событию в жизни и пытаться извлечь из него далеко идущие умозаключения, мы дошли бы в конце концов до того, что все сошли с ума. Вы сами убедились полчаса тому назад, что внешность частенько бывает обманчива. Вспомните, что только что вы и меня обвиняли во всех смертных грехах, а сейчас все обвинения с меня уже сняты, так что, тем более, не следует принимать всерьёз случайные совпадения. Но, так как вы мне рассказываете о болезни мадам Крозон, о том, что она поражена сейчас тяжёлым недугом, позвольте мне у вас спросить, как вы намереваетесь меня ей представить. Разумеется, я сделаю всё, как вам нужно, но, кроме того, я думаю, что нужно подготовить больную женщину и не подвергать её испытанию в виде неожиданного театрального действа, которое, впрочем, может пойти против достижения поставленной вами и мной… нет, нами, цели.

Крозон впал в небольшой ступор, будучи не в состоянии произнести ни одного слова после этой, достаточной сложной для его ума сентенции. Он буквально пережёвывал свои сомнения, и тут любезный Бернаше вновь пришел на помощь своему капитану.

– Мой Бог! – Воскликнул этот добрый малый, обращаясь к своему другу. – на твоём месте я попросту бы сказал твоей жене: «Посмотри, вот капитан Нуантэль, которого я знавал прежде, в добрые старые времена, когда я ещё был помощником капитана на борту „Джереми“, и которого я только что встретил в Париже. Это мой добрый друг, и я надеюсь, что мы его будем теперь часто видеть в нашем доме. Так что, зачем изобретать истории? Правда всегда лучше выдумки. А я… я отнёсся бы серьёзно к заявлению этого месье.»

– Я и не подвергаю его сомнению, – с видимым усилием произнёс Крозон. – Но, уверен, Нуантэль меня поймёт… мне нужно привести в свой дом друга, который бы меня всегда мог поддержать советом… вы не были женаты… вы также не ревнивы… и вы не знаете, что это такое – жить с одной единственной женщиной, которую вы обожаете и, одновременно, подозреваете в измене, ревнуете. Я десять раз на день впадаю в любовное бешенство и временами едва сдерживаюсь, чтобы не припасть к коленям Матильды, молить её о прощении, а затем… меня охватывает желание свернуть ей шею. Я могу целыми часами смотреть на неё, не говоря ни слова… а она… она проводит всё своё время в рыданиях и слезах. Я понимаю, что нужно что-то предпринять, как-то изменить ситуацию, дабы дело не дошло до беды, и надеюсь, что Нуантэль сумеет найти нужные слова и поможет мне побыстрее излечиться от моей болезни. Ты же, Бернаше… ты мне предан, как брат, но ты провел три четверти твоей жизни в котельном отделении судна, там, где не учат искусству постижения натуры женщин… и что бы ты не пытался мне сказать… как бы ты не старался меня успокоить, ты не сможешь найти нужных слов, способных унять моё безмерное отчаяние.