– Глашка! Нукася, пособи отцу!
Припустилась Аглая. Что? Чем? Дрова помочь носить и укладывать… Это ничего, это нетяжко. Да и что ей тяжко было? По хозяйству всё умела она. Всему выучилась. Вздыхал отец:
– И почему ты у меня девкой родилась? Была б парнем – то-то счастье мне! Э-эх… Дал бы Бог времечка младших поднять – может, хоть они людьми будут. На Серёжку-то надежд никаких! Пропащая душа! Вот же подарила мать твоя, покойница, наследничка… Прости Господи! Всё одному тащить приходится!
И это правда была. Тащить отцу приходилось многое. Никогда не знала семья, что такое голод и нужда. Отец хозяйствовать умел. Считая всякую копейку, где можно было экономить, но не скаредничая в необходимом. Земли, правда, маловато было, не развернёшься. Зато скотины довольно: лошадок две, три коровы, чушки, куры. А к тому был отец знатный плотник, что давало дополнительный заработок. Женившись вновь, сумел он в последние годы старую избу подновить, расширить, покрыть железом. Меж тем, семья росла, и хозяйство требовало расширения. Так и надрывался отец день за днём, с надеждой глядя на младших детей – уж их-то он людьми вырастит, приучит к труду.
К полудню на крыльце показалась худощавая фигура брата. Сонный, как всегда в это время дня, раздражённый после скверно проведённой ночи, стоял, прихлёбывая квас. Щурился близорукими глазами на палящее солнце.
– Серёжа, ты завтракать хочешь? Хочешь картошечки с лучком? – спросила Аглая.
– Обождёт, – сухо сказал отец. – Сейчас закончу работать – обедать будем.
Вслух он никогда не высказывал сыну упрёков. То ли жалея, то ли считаясь с его учёностью. А перед соседями так и вовсе – хвастал. Что сын у него не лоботряс какой, а учёный будущий, сама барыня его за способности приветила и в Москву учиться отправила! Он ещё всю семью, всю деревню прославит! А уж коли случалось заложить за воротник – то и совсем раздувался от гордости за сына-учёного, давал волю фантазии…
– Батя, может, помочь? – робко предложил Серёжа.
– Спасибо, сынок, но уж я сам управлюсь, – усмехнулся отец. – Ты отдохнуть приехал – вот, и отдыхай. Погода ноне добрая, сходи в лес прогуляйся. Воздухом подыши. А то вона бледный какой!
– Да… Я пойду, правда… – рассеянно отозвался братец, вздохнул глубоко и, закурив папиросу, вышел за калитку.
Отец сердито сплюнул, ухватил очередное поленце.
– Что же ты помочь ему не дал? – спросила Аглая. – Сам ведь сердился, будто он не хочет.
Отец усмехнулся вновь, отёр пот с загорелого лица:
– Дай блаженному топор – так он или пальцы себе посечёт, или инструмент покалечит. Инструмент жалко, за него деньги уплочены.
В это время у калитки остановился шарабан, в котором, укрывшись от солнца голубым зонтиком, сидела молодая девушка в белой воздушной блузке, коротком жилете, голубой юбке с широким поясом и соломенной шляпке с голубой же лентой.
– Кого это лешак принёс? – нахмурился отец.
Девушка, меж тем, сложила зонтик, сошла, опираясь на него, на землю и направилась к калитке.
– Сюда идёт! По виду барышня… – отец ринулся в дом. – Глашка, встреть!
Аглая оправила подол юбки, поправила волосы и, подойдя, отворила гостье калитку. Девушка была ростом чуть повыше Али, фигура её не отличалась хрупкостью, но была стройна. Смуглое лицо казалось открытым, хотя немного суховатым. Сухость, впрочем, растворяла приятная улыбка и добрый взгляд выразительных тёмных глаз.
