Что-то хищное, как у старой лисы, промелькнуло в лице академика. Остальные члены комиссии рассеянно смотрели в стол. И эта рассеянность больше всего не понравилась Шемякину. Он вспомнил, как ему давным-давно на партбюро выговор объявляли. Пока секретарь бубнил с листа решение, остальные члены бюро вот так же рассеянно изучали крышку стола. Холодок потек у Шемякина между лопаток, и он подумал, что нельзя расслабляться после «Черномора». Сел поудобнее и положил перед собой «Белое солнце пустыни», булькнувшее на весь кабинет.
– Что у вас в коробке? – взвился белобрысый эксперт-эколог.
– Бутылка, – пожал плечами Шемякин.
– Хорошо, не бомба! – потер ручки председатель комиссии. – Давайте не отвлекаться…
– Я полагаю, – глубокомысленно начал Шемякин, – что пожарников, кабельщиков и охрану из числа возможных авторов необходимо исключить.
– Верно! – покивал академик. – Вы просто читаете мои мысли!
– Остается еще около пятисот человек, – сказал Шемякин. – Энергетики, операторы, инженеры… Вот среди них и надо искать автора статьи!
– Замечательное наблюдение, – сказал Самоходов. – Главное, очень тонкое… Н-да. Ладно. Развернем вопрос… От кого, господин Шемякин, в последнее время вы слышали критические высказывания о работе станции? Такие высказывания, чтобы они совпадали с выводами статьи?
– От многих, Иван Аристархович, – вздохнул Шемякин.
– Признаться, и сам иногда… высказывал.
– А от кого конкретно, позвольте спросить? – рявкнул сбоку белобрысый эколог.
– Да, конкретно, пожалуйста, – поднял ладошку Самоходов.
– Не помню, Иван Аристархович. – Шемякин по-прежнему смотрел только на академика.
– Попытайтесь вспомнить, – снова вмешался белобрысый. – Это же несложно, Альберт Николаевич! Давайте путем исключения… Людей, с которыми вы непосредственно общаетесь, с которыми по-дружески можно обсуждать работу станции, у вас тут не так уж много… Ну-с? Жена? Вряд ли. Она бухгалтер, и специфические проблемы ее – не интересуют. Старший оператор Мясоедов? Нет? Хорошо. Оператор Серганова? Тоже нет? Ладно. Может, оператор Баранкин?
Шемякин вынужден был посмотреть на белобрысого. Тот играл золотым карандашиком – по блокноту катал. И от этого золотого холодного блеска Шемякину стало зябко.
– Не помню, – угрюмо повторил он. – Многие говорили… Я бы не хотел, чтобы по моей рассеянности у людей были неприятности.
– А почему у людей должны быть неприятности? – Белобрысый вцепился в Шемякина, словно щенок в мячик. – За что – неприятности? Разве они нарушили закон? Ну, порассуждали, покритиковали… Как на любом производстве. Я тут, знаете ли, полюбопытствовал – заглянул в вашу мнемокарту, которую делали на последней медкомиссии. Сплошные единицы… Поздравляю! Так что на память вам грех обижаться, Альберт Николаевич…
– Мнемокарта, – разозлился Шемякин, – относится к документам, составляющим врачебную тайну. У вас есть допуск к такого рода документам?
– Есть, есть, – торопливо сказал Самоходов. – У нас… у всех есть допуски. Не надо заводиться, господин Шемякин! Экий вы, право… Поймите, здесь не допрос, а собеседование. Вы вообще можете не отвечать. Можете даже послать всю комиссию… э… в колыбель цивилизации! Но не торопитесь это делать, потому что такая позиция будет, безусловно, учтена. Скажем, при перезаключении контракта. И это справедливо! Лояльный гражданин не должен бояться парламентскую комиссию, а наоборот…
