Стоял он во дворике. Впереди чернела пригласительно распахнутая дверь в дом. Он двадцать секунд разглядывал черноту, склонив дважды голову со свесившейся по прихоти ветки прядью – сначала на левое плечо, потом на правое плечо. С лёгкой улыбкой, врезанной в лицо и застывшей, он шагнул в тёмные сени. Четырёхугольник другой закрытой двери обведён светом. Всеволод не сразу подошёл к нему, и улыбка не покидала его губ.
В комнате, куда он вошёл, в углу стоял одноногий столик с большим коричневым чайником – его носик по-птичьи поприветствовал Всеволода – и двумя чашками без ручек и крохотными донцами. Чашки наполнял, повернувшись ко входу сгорбленной спиной, Шанаэль. Портупея лежала на полу, свернувшись. В сжатой комком лапе массивное птицеобразное тело чайника выглядело хрупким. На запястье другой лапы осталась кожаная перевязка с поблёскивающими вкрапленными камушками.
Шанаэль, не оборачиваясь, пригласил:
– Заходите, заходите.
И, повернувшись, подошёл к дракону с двумя чашками, говоря:
– Ай, старый дурак, одичал, забыл о вежливости. Там же кусты. Всё заросло к…
И он завершил извинительные речи крепчайшим ругательством, подходящим, скорее, к вкушению сурового сурийского лакомства – огненной воды – нежели старого вина. Аромат и, впрямь, был, что надо – пахло весною, но в тоже время и какой-то томящей затхлостью: плоды бродили вместе с паутиной.
Всеволод взял у хозяина чашку, которую тот протягивал, держа на трёх пальцах под донце.
Шанаэль следил за тем, как дракон держит чашку, потом показал куда-то глазами, и Всеволод, согласившись, снял с плеча ромбовидный, с глубоко втиснутой печатью жилок, свежий листочек. Поискал, куда бросить, и положил на край столика.
Посреди горницы на растущем из пола и спиленном на удобном уровне дереве находился обещанный биллиардик, традиционных формы и цвета, может, только бирюзовое сукно более высокого качества. В центре его окружности сложенная кучка светящихся шаров терпеливо ждала удара.
– Сделаемся? – Предложил Шанаэль, простирая свободную лапу чуть торжественно, и в этом Всеволод угадал завзятого и отпетого игрока. Взяв из стоячка рядом два мазика, Шанаэль осмотрел их, как гигантские палочки для еды, и вернул в стоячок.
Подойдя к стене – Всеволод, вдыхая запах из чашки, остался на месте – леопард снял с ковра пару других – с тонкой резьбою и неприметным утолщением для ладони.
Всеволод одобрительно кивнул хозяину, принял острейший и очень лёгкий, прямо-таки невесомый мазик, и, заметив, что Шанаэль уже примерил себе место, обошёл с чашкою и мазиком биллиард, так что дверь оказалась напротив. Шанаэль, заняв место, опять отошёл и вернулся, держа кузовок с мелом. Отпивая из чашки, он посмотрел на противника с бесстрастной враждебностью биллиардиста.
– Неплохо.
Это относилось к содержимому чашки.
Всеволод, не смакуя, сделал два больших глотка и сказал искренно:
– Да…
Взвешивая в ладони мазик, он снова глянул на хозяина.
– Кость. – Буркнул тот.
Он церемонно и отрешённо предложил гостю разбить игру. Всеволод умостил чашку на ветке, торчащей из стены, поблагодарил, приложив руку с инструментом из кости к плечу, и шары, светясь и вспыхивая, разлетелись по круглому небу биллиарда. Отойдя от стола, как положено, и рассматривая, как легла игра, оба встретились глазами.
– Это то, о чём я сейчас подумал? – Осклабясь и подымая руку с мазиком, которым он что-то начертил в воздухе, кротко молвил леопард.
