Пейзаж всосал обувь беспрекословно. С бычьей шкуры капнула капля крови на блёклый экран и растеклась в бликах Орса.
Гарама пару раз заботливо прошмыгнул по своему заваленному и завешанному помещению, не даря визитёршу ни единым взглядом. Свернув пару шкур, он обмахнул сооружение тряпкой и ответил сразу всем критикам:
– Причём тут нелепость. Наши предки воевали в кожаных сапогах. Тут чисто. Не обращайте внимания на…
Он посмотрел на дверь и потом впервые глянул в глаза Веды.
Она забралась на шкуры и подняла глаза на обещалку.
– У мерцалок давеча лучи тянулись к северу, – леопард вспрыгнул на ветку. – Стало быть, придёт ветер с севера.– Добавил он, поворачиваясь к Веде белой спиной.
Акула поняла, что это – светский разговор.
– А что за сапоги? – Спросила она, подбирая на диванчик ноги.
В обещалке возник корешок книги, затем книга повернулась лицом и раскрылась.
Пока перелистывались страницы, на которых мелькали всякие схемы, нарисованные разноцветными чернилами, Веда, мало интересуясь профессиональным процессом, оглядывала мастерскую. За ветвями в углу она увидела изрядную горку скорлупы и брошенный веник. Зелёный цветик, пробившийся сквозь его прутья, свидетельствовал, возможно, о быстроте роста местных растений. Венчик его засматривал, как лукавый маленький Орс. На одном из сучьев примостилась жестяная, очень тонкой работы пепельничка: умелые пальцы вмонтировали её между сучков так, чтобы, не отвлекаясь, можно было дотянуться. Судя по всему, она без труда вынималась; тем не менее, проделывалось это через значительные промежутки времени. Кто его знает, как двигалось время в Ловарне? Возможно, Бриджентис, которой для этого были щедро предоставлены хозяином возможности. Купол крыши вокруг мощного ствола не изобличал той заботливой хозяйственности, с коей были сработаны все вещи Ловарни. Попросту он не ремонтировался давно.
Бесцеремонно закинув голову и шевеля босыми пальцами ног, Веда узрела среди верхних, чуть оперённых чахловатою листвой ветвей, сковороду, ниже у самого пола пристроился верстак. Повернувшись на нежно скрипнувших шкурах, холодно любопытная акула нашла взглядом на стене висевшие в ряд портупеи всех размеров. Одного такого стороннего и неумного взгляда было довольно, чтобы убедиться, что они новёшенькие. Что-то коробилось под наброшенною рогожей, как будто это было нечто острое и в большом количестве.
Вдруг Веда почувствовала на себе такой же острый и внимательный взгляд. Не сразу она поняла, что это индифферентный владелец и распорядитель мастерской смотрит на неё. Смотрел он именно на шевелящиеся пальцы. Убедившись, что его внимание перехвачено, он не стушевался и отвернулся к обещалке, где открылась страница не с диаграммами, а с картинкой, вроде группового портрета.
– Похоже. – Пробурчал он по-сурийски, но посетительница так и не поняла, к чему относится реплика – к упомянутой части её персоны или к странице.
Страницу он, правда, не медля, залистнул. Вновь запрыгали иллюстрации технического порядка, относящиеся сугубо к сапожному искусству. Хвост обвил сук дерева. (Или это сук обвился вокруг хвоста? Движения Гарамы отличались такой замедленностью, что сразу и не разберёшь.)
– Это что за картина?
– Всякое… – Рассеянно откликнулся Гарама.
Рассеянность не выглядела наигранной. Как раз в ту секунду текущая страница без рисунков послушно увеличилась – расплылись, занимая выпуклое зерцало обещалки, слова, нанесённые киноварью и ещё более яркой жёлтой краской. Лист носил следы огня и воды, с маленькой прорехой у нижнего края.
