– Я не знаю, что он там говорит…
Этот сгусток смыслов служил преамбулой: сурийка или суриец прибегали к этому заклинанию всякий раз, когда слышали нечто, неподвластное их разуму и воображению.
Четвёртым пунктом был у каждого и у каждой свой собственный.
Был он, конечно, и у Веды.
– Ах, мировоззрение. – Протянула она с неопределённым выражением, в котором не слышалось ни осуждения, ни одобрения.
Показав таким образом, что это ей не в диковинку, Веда решила более не продолжать расспросов на сей счёт. Она справедливо заключила, что, наверное, речь идёт о каком-то варианте кропивнянской премудрости или же о чём-то ещё более премудром и плохо понятном для самого Гарамы.
Тот прекратил чтение, и книга захлопнулась, повертелась и, мелькнув корешком, утонула в глуби обещалки. Возвращалось изображение Лестницы, залитое, как пруд, закатным светом. Туристов поубавилось, вокруг верхушки парила большая серая птица.
– Вы, значит, не достаёте их оттуда?
Гарама раскрутил хвост и свесил его.
– Не-а. – Проворчал он. – А зачем? – С неожиданной суровостью спросил он.
– Ну, просто.
– Я б тогда тут завалился вот по сих.
Леопард провёл кончиком хвоста у глаз, задев стёклышко. Сунув лапу в обещалку, он извлёк оттуда с еле слышным чпоканьем башмаки Веды.
– Страшно забавно смотреть на обрез. – Заметила Веда, глядя, как он спускается с башмаками, прыгая с ветки на ветку.
– Обрез? – Переспросил он, посмотрев почему-то на рогожу в углу, и несколько тревожно поднял стёклышко на Веду.
Он сидел на полу, прижимая башмаки белой тонкой лапой к груди.
– Да, когда книга лежит к вам обрезом. – Пояснила Веда. – И вы не видите ни что написано на корешке… и переплёта не видите. Думаешь, мало ли это что… вдруг в ней неизвестное что-то… новое заклинание… Ну, или она – хряп – раскроется и выпрыгнет кавалер.
Леопард, только кончиками ушей показавший, что не намерен вслушиваться в бесцельную болтовню, и прибиравший наскоро рабочую ветку, сверкнул стёклышком.
– Что-с? – Изумлённо переспросил он, выдав себя: был он умницей и ничего не пропускал, оказывается.
– Это моя мама так говорит. – Разъяснила Веда. – Из книжки, говорит она, кавалер не выпрыгнет, дорогая.
Гарама помедлил, обдумывая ответ с такой неприкрытой сосредоточенностью, что сделался очень мил.
Ничего не сказав по поводу услышанного, он уселся на ветке в традиционной позе всех портняжек и сапожников, с иглою, которую он выдернул из кожаного лоскута, прикреплённого к стволу, и обдул любовно, поставив торчком пучки усов.
Веда мигом заскучала. Дракон где-то кормил курочек, пребывая в обществе разговорчивой и тароватой на шуточку Сари. Гриша, небось, болтает с будущими прихожанками. Котята играют.
Поглядывая на сгорбленную в профессиональном смирении спину хозяина, она пересела так, чтобы видеть его морду, склонённую к туфельке, которую он с истовой ловкостью вертел в лапах. Даже стёклышка не видно, только жёлтый нос и проникотиненные усы. Комки пальцев на подобранных лапах сжимались и разжимались.
– Здорово шьёте. Быстро. – Сказала Веда, но никакой реакции на её слова не воспоследовало.
Она ещё поскучала, закидывая голову, но в неряшливых дырах потолка мельтешило что-то голубенькое, а время Бриджентис ещё не пришло.
– А сейчас какое мировоззрение? – Зевнув и окончательно утратив надежду на возобновление беседы, лениво промолвила она.
Гарама поёрзал с иглою в зубах, что-то сказал. Веда в полушка прислушалась. Леопард вытащил иглу и, воткнув её в подмётку, не вполне членораздельно проговорил:
