Побледневший дракон без звука снёс унижение. Клок волос прилип к его лбу, и он невольно глянул в сторону Шанаэля.
Шанаэль смотрел тоже в сторону, пучки усов хранили неподвижность.
– Ладно, ладно. – Проворковал старый хрыч, щурясь от эстетического удовольствия при виде цветущей изгороди.
Поймав на себе, как растревоженную блоху, взгляд дракона, он вздохнул и повернулся к нему. Подойдя и насильно завладев локтем дракона, свободным от проклятой плетёнки, Шанаэль потащил его прочь, приговаривая что-то насчёт того, что неплохо освежиться, час такой, что им – и старому Шанаэлю тоже, представьте – нужно посидеть в кустах.
– Я лично знаю тут местечко… – Успокоительно бормотал леопард. – Ах, да бросьте вы…
Он твёрдою рукой, почти обняв Всеволода, снял с локтя его кошёлку и подозрительно оглядел.
– Узнаю Сари. – Буркнул он. – Чертовка. – Тише добавил он, и, размахнувшись, зашвырнул термос на обочину.
Сдержав напуганное движение Всеволода, он фыркнул:
– Обабились мы. Скоро на поводке нас водить станут.
Не обращая внимания на стоявшую руки-в-боки Веду, Шанаэль повёл нетвёрдо шагающего дракона. Оба нырнули в кинувшийся под ноги закоулок.
Веда злобно проорала:
– Он мне платье порвал!
Морда Шанаэля с упрёком высунулась из кустов, цветок сидел у него за ухом.
– Ш-ш-ш. – Сказал он. – Не надо так громко, дорогуша. Мало ли что подумают.
Он со смешком исчез, а Веда яростно хлопнула себя, где достала рука, и погрозила кустам.
Затем она повернулась и побежала к арке, стараясь не наступать на расколотые вдрызг плиты.
В эту минуту пастырь искал в кустах термос, а Сари, стоявшая тоже лапы-в-боки, била хвостом так, что вздымались струйки пыли.
– Хотела бы я знать… – Проговорила она и, приметив, что пастырь, шаривший в траве, поднял голову, рявкнула. – Ищи!
По улочке шла к ней скорым шагом Веда, подобравшая плетёнку. Ещё издали она крикнула:
– У вас иголочка найдётся?
Она показывала подол, при виде которого Сари прищёлкнула языком, а пастырь потупился.
– Он, и впрямь, глуповат. – Говорила Сари, снуя по горнице, причём, она даже не давала себе труда изобразить, будто печётся по хозяйству. Она тщательно, по своему обыкновению, подбирала слова.
Веда, сидя отнюдь не на табурете, а на полу, зашивала на себе платье, сопровождая труд таким проклятиями, что целомудренно отвернувшийся пастырь всякий раз содрогался.
– Да подсунь ты себе подушку. – Прикрикнула Сари, останавливаясь с клубком в лапах.
– Разве Создатель не позаботился о нас, людях? – Возразила Веда, занося иглу тем движением, которое она слямзила у Гарамы. – И разве самому тощему из нас не будет мягко, где бы ни сели? Это не вы, леопарды, с вашими тощими задами.
Пастырь кашлянул.
– Прикуси язычок. – Посоветовала Сари.
Поймав взгляд Веды, она зашептала:
– Разве ты не знаешь достоверной приметы, что тот, кто зашивает одежду на себе, может зашить свой ум?
– Госпоже это не грозит, как бы могущественна ни была эта примета. – Льстиво заметил пастырь. – Её ум, как говорится, налицо.
Веда в это время исследовала качество починки. Григорий отвёл глаза.
– Да уж виден невооружённым глазом. – Доброжелательно процедила Сари.
– Ах, ты, Орс-Бриджентис, я потеряла эту чёртову иглу! – Вскричала мастерица, опуская подол и вскакивая.
На улице послышался шум, в котором явственно различались шаги человека и мягкая поступь леопарда.
Сари посмотрела на дверь, потом на Веду и нахмурилась.
