Шанаэль возразил:
– Я спросил про Гараму, а не про туфли. А что, он и впрямь что-то там сделал? Госпожа не имеет нареканий?
Он заботливо взглянул вниз.
– Я только что испробовала новые каблуки. – Сообщила Веда.
Шанаэль хмыкнул.
– Что касается Гарамы, он показался мне очень целеустремлённым. Сари, ох, простите. Вот она, я пришпилила её к подолу.
Сари строго покачала головой и, всплеснув лапами, выхватила иглу.
– Да вы что? – Изумился Шанаэль, провожая взглядом Сари, яростно прыгавшую по дереву, чтобы вернуть иглу на место. – В чём же, простите, заключается целеустремлённость уважаемого Гарамы?
– Он вырезает восхитительные пепельницы из консервных банок. Этим занимался мой отец. И я знаю, сколько целеустремлённости для этого нужно.
– Вам пришлось смотреть по сторонам. – Горестно заметил Шанаэль. – В мастерской Гарамы! Сочувствую. Он не потрудился занять вас подобием беседы, это понятно.
– Вовсе нет. Мы разговаривали.
– Вот как? Он умеет… я хочу сказать, пасть у него не была занята шилом?
И Шанаэль, довольный своей незатейливой и грубой шуткой, взглянул на Гоби. Заметив скромно сидящего в тени Григория, он вздрогнул от неожиданности. Тот поклонился ему из угла.
– О чём же вы разговаривали, ежли это не то, что вы хотели бы сохранить в тайне, госпожа? – Добродушно спросил Шанаэль, убедившись, что его шутка не насмешила никого, кроме Сахиры, который хихикнул грубым басом и тотчас утих.
Веда припомнила.
– Чаще всего он возвращался мыслью к каким-то существам, нелюдям и не животным… и не леопардам. Они из города на горной границе Сурьи.
Шанаэль заинтересовался:
– Что за город?
– М… В точности не помню. Название чем-то похоже на имя вашего сапожника.
– Целеустремлённого сапожника.– Хмуро заметил Шанаэль. – А, Гоби? Сапожника, который затеял светскую беседу с красивейшей госпожой (простите, Всеволод), с госпожой, столь похожей на Затмевающую, что она могла бы сменить её на троне в тот час, когда…
Шанаэль как-то уж очень торжественно осёкся и, казалось, корил себя. Сунув лапу за портупею, он шмыгнул с извиняющимся видом заболтавшегося старика.
– Словом, Гарама разговаривал. – С чёрной иронией продолжал он. – А, Гоби?
Тот ничего не ответил. Шанаэль холодно взглянул в угол и спросил:
– Что же это за существа?
– О… Ну, у гоморрцев нет ни человеческой, ни иной души. Или же то, что у них есть, трудно назвать душой. У кого они наследовали эти штуки, трудно предположить. Возможно, это было что-то занесённое кометой в одно из её прежних посещений. Скорее всего, в самое первое.
(Когда Гарама, сопя и растягивая гласные, рассказал это, она спросила:
– Но ведь это – что бы оно ни было – живое?
Веда вспомнила, что Гараму утомили расспросы. Он устал на глазах.
– Да черт их знает. – Сухо молвил сапожник, но спохватился и, скрывая раздражение, выговорил. – Для чего вам знать, что у преступника внутри? Может, прикажете, монографию о них написать?
Он свирепо посмотрел. Вскочил и, уронив башмак, опираясь цокнувшими когтями в столешницу, прорычал:
– Это семя Люциферово, и довольно о них.
Он зацепил когтем страницу, надорвал и с огорчением взял книжку в лапы.)
Веда не пересказала этот разговор собравшемуся обществу, но и пары фразочек оказалось довольно, чтобы все присутствующие примолкли.
Сари свесила хвост с ветки.
– Да он знаток. – Вскричал Шанаэль. – Вы положительно разговорили целеустремлённого Гараму своими ножками, госпожа. (Простите, Всеволод).
