Правда, на одну больше.
«Вот же сука старая, – улыбнулся Свят чистым золотом, – сука ты злобная, стальная Шарлотта».
Новое число он продиктовал тюменской спасательнице, и факс, отозвавшись на междугородний контакт, затрещал, бумага зашуршала и вышла из лотка, долгожданная, на издыхающем тонере, но все-таки пришла, пришла!
И Свят взял свое дело, благо аппарат стоял в углу у охранницы, и отнес в кабинет злобной суки, протянул ей и увидел, увидел! Дрогнули плечи, она с потаенной злобой, пряча от Свята глаза, вчиталась и поняла, и он понял следом: не вышло-то паренька задержать, обмануть, то есть как бы недоговорить ему, да даже и не это, а будем говорить честно, без обиняков, по-русски: наебать не вышло Свята, да, не вышло наебать, не вышло напиздюнькать, сказать неправду не вышло!
Свят почувствовал, как воспаряет от своей правоты. Между кроссовками от американцев Saucony и кафелем пола – полметра. Парка от Scotch & Soda превосходит качеством и формой любую вещь в этом месте. Он избежал государства, избежал как надо, как нормальный человек, и впредь он будет придерживаться кривой своей в избегании, он победил, победил!
Но до чего же все-таки клише.
Как это преподнести в сторис? Как рассказать Вике?
А мама – чуткая мама – она же сразу поймет, что Свят был расстроен, потом вспорхнул, потом задумался. Она всю параболу сыновнего настроения считывает по телефону и проживает своим сердцем родным так же верно, как криминалист понимает баллистику пули.
Одно известно: все-таки придется вернуться в Тюмень скорее и получить военник.
В следующий раз не отобьешься.
…Дверь военкомата заскрипела, отомкнулась, впуская холод в здание.
Внезапная метель ударила Свята в лицо остро, металлической окалиной. Он не спешил запахнуться, надеть шапку, а шарф его еще вился в пространстве дома… Больно круто для ноября, и все же, все же он так рад этой свежести зимы, обледенелым ступеням, темному уже в пятом часу двору (сколько проторчал тут! и как нелепо…). И глухие стены, брандмауэры настоящих домов, а не казенного этого дерьма из типовой панели, будто сказали ему: ты выбрался, Свят.
Но мисс Рэмплинг, о, мисс Рэмплинг! Она продолжала всаживать в спину Святу, словно гвоздометом, эти слова:
– Откупился в Тюмени – вот и сидел бы в Тюмени! Косил бы там, а нам такие не нужны!
Хотела, чтоб он ответил, чтоб заикнулся, но Свят не опустится до этого, ты лай, лай, а караван идет…
Дверь захлопнулась.
Конец истории.
Свят отошел под арку, развернулся, щелкнул на айфон это здание с красной казенной табличкой справа от входа. Плохо. Вручную поиграл с экспозицией, щелк и, перевернув айфон, щелк. Может, фильтр вытянет ощущения Свята? Нет, плохо.
Этот двор, зернистость света, лохматый от снежинок воздух, смазанные лучи фонарей – такое получилось бы у настоящих «уличников», а Свят фотограф стерильный.
Вздохнул.
«А ведь я их избегал, нарушая правила, но и они, получается, ловили меня, избегая правила. Баш на баш, как батя говорит… И я, выходит, как нормальный человек, и они – как нормальный человек…»
От этого вдруг стало так тоскливо. Свят выдохся. Чахлые березки криво стояли в скверике вокруг качелей и горок для малышей. Свят вгляделся: настроение подсказывало, что деревья когда-то давно в лучшей жизни были белыми-белыми, потом произошла беда, повалила лютая грязь, обдала на скорости эти белые-белые деревья, и они навсегда заляпались, и вот мы имеем – березки полосатые…
