Приходские повести: рассказы о духовной жизни - страница 15

– Берегите себя. Близко смертный грех.

Икона Божией Матери «Казанская». 1884

Вскоре Мил подошел к отцу Игнатию и сказал:

– То и то. Благословите.

Услышав предложение, Вета опешила. Что-то пробормотала про завтра и убежала. Подруга, старше года на три, сочувственно посмотрела, в ответ на запинающееся признание: все замуж хотят, не только ты.

Ирина Георгиевна молодых все же благословила. Нехотя, но с довольными огоньками в глазах. Спросила:

– Ну, зять, любишь, где взять?

– Да, – ответствовал Мил. – Зарплату поднять обещали.

Салат с сыром, хорошо уполовиненный Ириной Георгиевной, поглядывал со дна белой, с серебристыми узорами, салатницы.

Мама выглядела помолодевшей: широкая синяя, в ромашках, блуза, вымытая голова, подкрахмаленный светлый платочек на внушительной «шишке». В благословение вручила икону Казанской Божией Матери.

Жизнь Веты после замужества мало изменилась. Своего жилья у Мила с Ветой пока не было и не предвиделось. Отец Игнатий знал, сокрушался и умолял:

– Не унывайте. Бог управит.

Мысль о ребенке билась в обоих. Но Бог ребеночка пока не давал. К докторам сходили однажды. Ответ был утешительный: оба здоровы. Так прошло несколько лет – как один день.

– Мы родили друг друга, – однажды сказал Мил. Закончились Святки.

На Прощеное Воскресение, обнявшись со всем приходом, Мил и Вета уже вышли из храма. Синие тени, как неродившиеся дети, плясали у ступеней.

Данилов Монастырь. Храм Святых Отцов Семи Вселенских Соборов. 1882

Мил появлялся на Алексеевском подворье гораздо реже Веты. Ходил в Данилов монастырь, там у него и духовник был.

Отец Игнатий сказал однажды:

– Священник – как половичок. У каждого – свой цвет. Это по человечеству. Саном все равны. Вот, я протоиерей. А у него духовник – иеромонах.

Рысенок. Фото Bernard Landgraf.

Вете приснилась Кася – рыженькая, похожая на рысь…

Вета знала, что не просто иеромонах, а архимандрит. Из Даниловского. Духовное чадо того же отца Игнатия, Владыка Мелетий.

Из храма уходить не хотелось. Однако пора. Шли к воротам медленно, оглядываясь на храм, золотистое око которого казалось теплым в мрачноватой сумеречной синеве.

Как появился Мыкалка, Вета и Мил не заметили. Едва не ударились об его худую жилистую грудь. Мыкалка, в потертой серой курточке, аккуратно разорванной на левой стороне груди, словно вырос из-под земли:

– Ваше благородие, госпожа княгиня!

И на Вету высыпался целый мешок дешевой карамели. Карамель была щедро полита сильными духами. И карамель, и духи лежали где-то со времен Ветиного детства. Духи назывались «Красная Москва».

– Наследство вам!

Высказывание о наследстве перекрыл старческий голос:

– Вот я тебе, соломенный!

Зоркая не по годам матушка Ольга уже спешила к Мыкалке, грозя маленьким кулачком. Тот сделал пару шагов ей навстречу, встал на колени и, скрестив руки, тихонько воскликнул, умоляя строгую монахиню:

– Государыня! Я должен был предупредить! Я должен!

– Грешница я, – вздохнула матушка Ольга. Но Мыкалку поволокла за собой. – Неча пенять, рожа крива. Порядок нарушаешь.

Долго еще слышалось Мыкалкино восклицание: я должен! Должен!

Ночью, аккуратно на Великий Пост, Вете приснилась ее любимая кошка. Старенькую Касю отвезли под стены одной обители. Ирина Георгиевна вот уже несколько лет сокрушалась: жалела Касю.

Вете приснилась Кася. Рыженькая, похожая на рысь, с белым пятнышком на кончике невероятно пышного хвоста и серебристыми кисточками на ушах. Кася пряталась в молодом ельнике. Теплый летний ветерок гладил пестренькую шкурку. Кошку совсем не было видно среди песчаника и растительности. По прозрачной опушке гуляли дикие перепелки. Маленькие темные курочки с крохотными крепкими носиками. На них-то и охотилась Кася.