– Ты, милок, хоть и большой начальник – по рассказам сам про себя, но для меня наша председательша главный авторитет. Слыхал же – амбарный замок повесить!
– Это я ещё поеду в епархию и там посмотрим кто кого! А сейчас раздай мёд святым отцам. Бидон мне вернёшь.
– А мёда-то нет уже, милок, кончился…
– Как это понимать?
– А так понимать. Я работаю шесть месяцев, и дед мой сторожем – шесть месяцев. Итого двенадцать месяцев – день в день. По три литра мёда в месяц – вот твои тридцать шесть литров! – Баланс! —
Станислав Николаевич, отец Николай и пономарь широко открыли глаза и что-то кричали.
Не будем их слушать! – Тем более, что отец Николай – бывший председатель небольшого совхоза, и самый яростный безбожник в прошлом, схватил Станислава Николаевича за грудки!..
Из сеней в комнату открылась дверь и повеяло холодом, так как уличных дверей тоже никто не закрыл. На пороге появилось нечто ростом под сантиметров семьдесят, похожее на огородное чучело, отпугивающее ворон, только очень маленькое. Хотя всё на нём было отрицательно полуотталкиваюшим, но самым отталкивающим была огромная капля зелёных соплей свисающих с носа на верхнюю губу. «Чучело» шмыгало носом, стараясь втянуть сопли обратно, но они активно сопротивлялись. Из угла комнаты послышался неопределённый по половым признакам голос —
– Мама, да закройте же дверь – весь дух выйдет! —
Согнутая старуха с веником, а это и была мама просившего закрыть дверь, сказала: «Сейчас, сейчас!» – прошла мимо «Чучела» и закрыла обе двери. Она, с веником, ещё больше склонилась над «Чучелом» так, чтоб заглянуть ему в мордочку и воскликнула —
– О, господи! – взяла грязный мешок, что валялся у печки, нашла самое чистое место и убрала у «Чучела» сопли. Потом ещё поискала чистое место мешка, схватила за носик и приказала —
– Сморкайся! – Послышался звук булькающих соплей, а потом что-то среднее между посвистыванием и визжанием поросёнка. – Во, слава Богу – носик чистый! – Чего ты пришла в такой холод? —
На «Чучеле» были большие рваные опорки на босу ногу и окутывал голову рваный но шерстяной платок, с переходом через подмышки на спину, и завязан сзади. «Чучело» очень замёрзло и посиневшими губами пролепетало что-то. Баба Ася подставила ухо и всё прослушала. Она знала язык «Чучела» и перевела его так: «Чтоб ты сдохла, век бы тебя не видеть, уходи отсюда!». Потом баба Ася ещё спросила за что её мама прогнала и перевела его лепет так: «Пришёл дядя с наганом и они в каморе на топчане кувыркались, а я надъела его сало, зашла и смотрела».
– Ну понятно! – Резюмировал с угла комнаты тот же голос неопределённой половой принадлежности. Это был горбатый сын бабы Аси с отсутствием двух передних верхних зубов. Поэтому он говорил немного с шипением и посвистыванием. Он сидел за сапожным столиком и ремонтировал чьи-то сапоги. – Сапожник!
– Мама, может вы Верку раскутаете и посадите на лежанку, чтоб согрелась … (значит знакомые) – а потом тихонько ругаясь, продолжил своё. – Как тут их отремонтировать весь верх возле подошвы сгнил. Дратве не за что зацепиться. – Они думают что я волшебник!
– А ты союзки поставь – вмешалась баба Ася – она ж принесла тебе черевики на союзки.
– Мама! Вы что не видели эти черевики?! – Там только один кожаный, а второй парусиновый! И оба возле подошвы сгнили. А потом, вы что – хотели, чтоб я на кожу поставил парусиновые союзки?! – Кто меня тогда за сапожника посчитает? А тут ещё эта проклятая дратва – вся в узлах! Мама, у кого вы эти нитки брали? Они ж не из мужских особей конопли, а из женских, грубых, да ещё и костра в нитках попадается.
