Уговорил бабу Фросю, уговорил священника и пономаря – того и другого из бывших коммунистов, потому, что оказывается, если притереть поплотнее, да покопаться, то и то, и другое является служением некоему культу. И уговорил же!
Церковный приход населённого пункта мог быть большим. Дворов было много и сама церковь могла вместить 500 – 550 прихожан. Она была рассчитана на полк донских казаков, раньше расквартированных и имеющих казацкие конюшни в этом населённом пункте.
Баба Фрося посчитала, а она умела считать, что если придет ежедневно только 60 процентов населения, то на одних восковых свечах можно в день заработать рублей 600, естественно в месяц – 18 000. В 1992 году – деньги не малые. На всех хватит!
Пока это были только маниловские мечты, но Станислав Николаевич сумел внушить такую маниловщину. Четвёрка служащих потирала руки и считала свои прибыли, хотя они пока были журавлём, высоко парящим в небе, и еле заметным невооружённым глазом.
Станислав Николаевич перекрестился, обнялся с отцом Николаем и не своим, а каким-то гундосым голосом певуче проговорил: «Спаси нас Господи и царица небесная, оцени и окропи успехом наше начинание»! – Отец Николай снял с шеи увесистый крест, повернулся к фасаду церкви, перекрестил её и на распев, очень протяжно протянул писклявым голосом – «Ам-и-и-и-и-нь!». Пономарь, баба Фрося и её дед перекрестились. Остальные от любого, даже церковного жеста, воздержались.
Говорить начал Станислав Николаевич —
– Господа, все мы собрались здесь, чтоб делать одно доброе дело – возвращать заблудшую паству в лоно церкви и под покровительство нашего Господа Бога и Иисуса Христа. Много грехов накопилось у нашего народа, пока это здание, где концентрировалось всё светлое и прозрачное как слеза матери над убиенным сыном – здесь он прервал свою речь, обвёл всех взглядом и продолжил – пока это здание по велению некоторых товарищей являлось конюшней, а иногда и свинарником… Здесь его прервал проектировщик и сказал – Станислав Николаевич, пока вы здесь толкаете свою речь, а она, похоже, будет длинной, я залезу наверх и проверю кровлю, перекрытие и, заодно звонницу. Чтоб успеть. —
Станислав Николаевич недовольно изобразил жестом руки – «иди». Проектировщик ушёл и Станислав Николаевич, откашлявшись намеривался продолжить свой спич! Уже даже сказал с какой-то новой проникновенной окраской голоса – «Господа!» – как будто новая окраска голоса должна проникнуть в самое сердце каждого слушателя… Но не проникла – окраска голоса. Его прервал новоиспечённый священник. —
– Стас! Чего ты дурью маешься, опять заговорить нас хочешь?! Ты обещал сегодня привезти зарплату мне и моему другу, в данном случае – пономарю, за те шесть месяцев, что мы здесь гной вытаскивали и утвердить мой сан священника епархиальным архиереем в Ростовской Епархии… Где это всё?!
– Постой, постой! – Не кипятись! Во первых уже лёд тронулся! – Не так давно, а дней десять назад я уже прислал бидончик мёда! – Тридцать шесть литров! —
У бабы Фроси ёкнуло сердце в каком-то предчувствии, и она незаметно шепнула своему деду, чтоб бежал домой и перепрятал бидончик. Дед незаметно исчез. Станислав Николаевич продолжал —
– Вот и староста церкви подтвердит – и он глянул на бабу Фросю. —
– Было дело – пробурчала баба Фрося и скрестила руки на груди как невинная козявочка.
– Вот – тридцать шесть литров – а это килограмм пятьдесят – я тебе скажу! Ты, отец Николай, не кипятись! Обойди приход свой, внуши прихожанам Веру Христову, и они копеечки понесут, а из копеечки… там и рублики сложатся – сам понимаешь! – Сколько лет на руководящих, хоть и сельских, должностях торчал при Советской Власти!!! Ну кончилась Советская Власть! – Похоронили! А тут у тебя и приход свой… Бац – и есть. Благодаря моему рвению! За тебя же, дурака, стараюсь и за прихожан чтоб в грехах не варились.
