Маруська в ситцевом, вчера только постиранном, но уже испачканном платье с прорехой на животе, держала, крепко прижимая к груди рыжего с белыми пятнами котёнка. Котёнку явно не нравилось быть в Маруськином плену и он то и дело старался вырваться на свободу. Маруське, в свою очередь, не нравилось неповиновение котёнка, и она его прижимала крепче, каждый раз проговаривая —
– Сиди, зараза! —
«Зараза» при этом крутил головой то вправо, то влево, ища брешь в Маруськином очень жёстком бдении.
Напротив стоял Вольдька в штанишках из домотканого не крашенного полотна на одной шлейке, смотрел на Маруську и котёнка и пока ничего не говорил. Маруська тоже ничего Володьке не говорила. Они так и стояли молча и смотрели друг на друга.
Наконец, Володька то ли осмелился, то ли решил, что пора завязывать беседу – сказал —
– Дай подержать котёнка.
– Ты его не удержишь, видишь как он вырывается – ответила Маруська. – Потом прищурила глаза, полагая, что сделала строгую и злую гримасу, и продолжила. – Моя мама сказала, что твоя мама ведьма, и если ещё хоть раз мой отец пойдёт твоей маме дрова рубить, то моя мама твоей маме выцарапает глаза! – Вот!
Володька был обижен. Он постоя в нерешительности, шмыгнул носом, вытер его рукавом такой же полотняной, как и штаны, рубашки, повернулся и убежал к своему дому, только пятки его засверкали.
– Чего ты?! На, бери котёнка! – Сказала в догонку Маруська, но Володька уже ничего не слышал.
Володька прибежал домой и начал искать мать. Она была в конце огорода и закапывала сдохшего сегодня утром маленького поросёнка. Бедный поросёнок прожил не больше недели. Его принёс от колхозной свиноматки Маруськин отец – бригадир колхоза. Он сказал, что поросёнка выделил колхоз как семье погибшего конармейца защищавшего Советскую власть. Но приказал, чтобы мать об этом молчала.
Когда Володька подошёл к матери, она уже закончила свой похоронный процесс и счищала босой ногой прилипшую к лопате землю. Разумеется на ногах маникюра у Володькиной мамы не было! Володька вытирал рукавом слёзы. Мать спросила
– Чего ты, сынок?
– Маруська сказала, что ты ведьма, и что её мать выцарапает тебе глаза, если дядя Петя прийдет к нам, чтоб нарубить дров. – И он посмотрел в такие милые мамины глаза, представляя как Маруськина мать будет выцарапывать их, и ещё больше заплакал.
– Цыц, мой мальчик, Маруська просто неумно пошутила.
– Ага, пошутила! – Она мне даже котёнка не дала подержать.
– Пойдём в дом, я напою тебя козьим молоком с оладушками —
Всё дело в том, что у Володькиной мамы однорогую чёрную корову забрали в колхоз, несмотря на то, что это была семья погибшего конармейца. Шёл 1935 год. Говорили, что нужно подымать колхозное хозяйство, чтобы все жили очень зажиточно и счастливо, поэтому и всё забирали. – В колхоз!.. Чтоб было общее!
Ещё Маруськин отец привёл ночью Волдькиной маме козу и сказал, что её выделил колхоз, но она должна говорить что им козу пригнала мамина сестра, жившая в соседней деревне. А Володька вообще не должен ничего говорить, чтоб не запутаться. – Володька ничего и не говорил. – Не знал, потому что.
Володька кусал ржаной оладушек и запивал его козьим молоком, и в своём маленьком мире пытался распутать сложившуюся ситуацию. У него ничего не получалось. И он спросил. – Ну, чтоб распутать…
– Мама, а почему у Маруськи есть отец, а у меня нет?
