Вряд ли мне удалось бы не шарахаться от незнакомцев. А нестись зигзагами по людным тротуарам было, по меньшей мере, глупо. Как назло признаков простуды или другого недомогания я не обнаружила, хоть и старалась. «Они отлично осведомлены о том, где ты живешь, – снова принялась я за себя. – Надо будет, здесь достанут. На воле хоть народ суетится. А дома ты одна. И вообще, тебе за продуктами в магазин нужно. Долго ты намерена не ступать за порог»? Тут начался полный разлад между телом и разумом. Обычно до пробежки, гимнастики и душа я в кухню не вхожу, дабы не соблазниться кофе и сигаретой. И вдруг, не смотря на протесты сознания, ворвалась туда, проскочила мимо кофемолки и кофеварки, выхватила из навесного шкафа банку растворимой отравы, которой стараюсь избегать и держу исключительно ради друзей, которые без нее не жильцы, бухнула в чашку две ложки гранул, залила холодной водой из чайника, залпом выпила половину и затянулась крепким табаком Измайлова. Хорошо, что не выбросила отнятые у него во время жестокого бронхита сигареты. В горле запершило, желудок свело. «Нельзя быть рабой привычки к здоровому образу жизни, – сообщила я себе сквозь сухой кашель. – Видишь, ты уже не в состоянии принять на грудь то, что свободно принимает большая часть человечества». Обреченно допила кофе, досмолила сигарету и, искренне уверенная в невозможности оздоровительного бега после подобной подготовки – сердце не выдержит – поволоклась в ванную под душ.
Попеременно включаемая горячая и холодная вода привела меня в чувство. Почему-то особенно преуспевала горячая, хотя обычно бывает наоборот. В ходе процедуры я поняла, что внутренний спор о выходе или невыходе на улицу – всего лишь уловка. Я оттягивала момент, когда придется решать, рассказывать о своих похождениях Измайлову или нет. Кто знает, с какими подонками я связалась? Да, невольно, неожиданно связалась, но, кому от этого легче. Не приведи Бог, примутся за сына, за родителей. Я ойкнула, включила фен и едва не сожгла им волосы, влезла в спортивную форму и вырвалась из дома, будто меня там год насильно удерживали. Пусть негодяй, который меня запугивал, глазами своих клевретов увидит, что я не намерена прятаться, и не вздумает вредить моим родным.
Получаса мне хватило, чтобы перестать дергаться. Никто за мной с сетью не гонялся, из автомата не обстреливал и даже не использовал трусцу, как повод познакомиться. Но за время пробежки я осознала, что нуждаюсь в лечении. Настасья тактично предлагает валерьянку, однако, ею не обойдешься. Придется сдаваться психиатру, напевая: «Я пришла к тебе с приветом, только ты молчи об этом». Скажите на милость, зачем мне, будь я с царем в голове, было бегать по окрестным дворам в надежде увидеть выставленную у дверей какого-нибудь подъезда крышку гроба? Ее я так и не обнаружила, зато узрела амбала, вытаскивающего из новенького джипа шикарный венок. Спросила у двух старых классических сплетниц:
– Это тому парнишке, которого за нашими гаражами зарезали?
Я задавала вопрос из своей уродской добросовестности. Потому что ясно же было – не по ранжиру такое скорбное подобие клумбы местному шпаненку. Но тетеньки охотно закивали:
– Ему, дорогуша. Тихий был, скромный, мать – труженица. Убивается. Говорит, младшего рожала, потому что боялась, вдруг со старшим беда случится, останусь на старости лет одна одинешенька. А оно вон как обернулось! Старший живехонек, пристроен, только младшего больше нету. Куда полиция смотрит? Развели киллеров. Раньше какие хулиганы прекрасные были! Кто не спился, все в люди, в начальники вышли.
