– Ох ты ж сатана! – казак остановился, растерянно поглядывая то на свой пудовый кулак, то на распростертую у его ног женщину.
– Мама-а-а! – отчаянно закричала та, большая Катерина, сквозь которую в мир выглядывала маленькая, и кинулась вперед. Сухонькая старушечья ручка сомкнулась у нее на щиколотке, заставив со всего маху грохнуться на дорогу. И от удара Катерина большая, та, что снаружи, и маленькая, которая внутри, снова слились в одно целое. Девочка приподнялась на локтях: там, на дворе ее родного дома, неподвижно, не шевелясь, лежала мама – с белым, мертвым лицом.
– Хоть девку не упустите! – хрипло заорал усач.
– Та бежи ж, дурне дзецько! – прокричала Рузя, и кровь выплеснулась у нее изо рта. Старая литвинка свернулась на дороге клубком, прижимая ладони к животу.
– А ну стой, девка! – Двое сердюков бежали к ней. Окошко такой знакомой, такой родной горницы распахнулось – и грянул выстрел. Догоняющий их усач скорчился, хватаясь за пробитое плечо. Сердюки остановились, с беспокойством оглядываясь на товарища. Из окошка хаты вился дымок пистолетного выстрела.
«Дмитро собрал пистоль», – промелькнуло в голове у Катерины, а ноги уже несли вверх по улице.
– Охрима подстрелили! До хаты, хватайте кто там!
– Дмитро! – на бегу взвыла Катерина, но не остановилась и не оглянулась.
– Девку ловите! – За спиной тяжело забухали шаги – за ней погнались. И тут же громкое шипение, гогот, удары крыльев – и человеческий крик боли. – Ах ты ж гусак поганый!
Будто ветер дунул Катерине в ноги – только подол рубахи развевался и, точно подгоняя, шлепала между лопатками коса.
– Стой, тварюка мала, хуже будет! – шаги были уже близко, ее нагоняли.
Катерина бежала кривыми проулками Подола. Высоко на горе пылал замок – словно свеча, озаряющая последним, пекельным светом разоряемый город. Искрами к рассветным небесам взвилось подворье кожевников – остро несло горелой кожей, от брызг жира на соломенных стрехах окрестных хат робко расцветали первые желтенькие лепестки огня… и хаты вспыхивали одна за другой – улицы разгорались, и рассвет тоже, золотистый солнечный свет смешивался с желтым, и черный дым поднимался к свеженьким, радостным июньским небесам. Истошно кричали женщины, но почти нигде не дрались – Киев не сопротивлялся, застыв в ужасе и оцепенении. Только из одного подворья выскочил здоровенный парень со слишком коротким для него клинком в руках…
– Янко! Янко! – из последних сил закричала Катерина, узнав подмастерье Дмитрова цеха. – Спаси! – Она с размаху врезалась в парня, вцепилась в подол его рубахи. Ее ухватили за шкирку, как щенка, подмастерье швырнул ее себе за спину.
– Беги! Що духу! – рыкнул он, бросаясь навстречу преследователям.
Катерина побежала, снова. Лязг стали за спиной заставил ее оглянуться – увидеть как острие казацкой сабли выходит из спины Янко. Глухо вскрикнув, она из последних сил ринулась вперед, проскочила мимо горящей телеги с сеном и вырвалась на Магистратскую площадь. По площади сновали казаки, стаскивая добро из богатых домов к ногам ангела над городским колодцем. Небрежно, словно очередной тюк, на кучу добычи швырнули скрученную по рукам и ногам молоденькую шляхтянку в изодранной ночной сорочке. Лицо ангела осталось безмятежным.
Широко растопырив руки, точно курицу ловил, молодой казак кинулся Катерине наперерез. Девчонка вильнула, прыгнула вперед – и с разбегу зацепилась за лежащее на площади тело в богатых одеждах. Кубарем покатилась, вскочила, постанывая от боли в разбитых коленках… Ее схватили за косу, рывком подняли над землей. От лютой боли Катерина взвыла, слезы брызнули из глаз – ей казалось, что натянувшаяся до предела кожа сейчас просто сорвется с головы, обнажая окровавленный череп.
