Теперь я понимаю, почему мужчины так отреагировали на подарок Андоса: им стало неприятно от показушничества и лицемерия огненного. Наверняка, он просто хотел этим подарком сказать, что я не такая уж и злыдня, лишившая их привычного уклада. А другие, получается, не согласились. Значит, в их глазах я вообще законченная душегубка.
И это только потому, что я обычная?
Только потому, что не могу подарить им детей?
Ладно. Пусть так. Но я же дала своё согласие на развод. Разве это не повлияло на их отношение ко мне? Или они ведут себя совершенно обыденно, поскольку привыкли превозносить себя над такими, как я. А я просто этого не понимаю и поэтому не могу смириться с подобным обращением, которое унижает моё достоинство?
— Ааа! — издаю полурык-полукрик прямо в спину мужчин и останавливаюсь, тяжело дыша.
На мой возглас, наполненный злостью и отчаянием, поворачиваются все: мужья, жрецы, тени по углам. И на мгновение даже кажется, что статуи трёх богинь тоже приподняли свои головы, украшенные диадемами, чтобы выяснить причину моего несанкционированного бунта.
Ко мне стремительным шагом направляется Тринадцатый, на лице которого замечаю упрёк.
— Я понимаю, ты здесь недавно, и многое тебе ещё незнакомо и непонятно, — с силой тянет меня за локоть, отчего врезаюсь в его твёрдую грудь.
Теперь, когда жрицы изрисовали моё тело татуировками, я могу находиться рядом с мужьями. Но от силы минут пять. Для большего мне нужна личная татуировка от каждого, поскольку лишь носители стихий могут адаптировать моё тело к ним. Тем не менее, я уже могу похвастаться полезными татуировками, которые адаптируют мой разум и тело к здешним условиям. И ещё помогают понимать местную речь, которая, кстати, похожа на смесь египетского и турецкого. А их письмена, которые заметила на глиняных табличках и некоторых колоннах, похожи на аккадский.
Так, благодаря стараниям жрецов, я говорю на общепринятом языке драконов. И могу не бояться, что меня расплющит атмосферой, зажарит палящими лучами Солоноса (местного солнца то бишь) и ещё двумя другими планетами, которые выбрасывают на земли Осени огромное количество радиации.
Ладно. Что-то я отвлеклась. Вернёмся, как говорил мой препод по политологии, к нашим баранам. Точнее, к крепкой хватке Тринадцатого на моём локте.
— Но проявляй уважение к нашим традициям, — он говорит это таким тоном, что у меня внутри всё сжимается от страха. В голове тут же проносится картина, как моя первая школьная любовь вмазала мне сырой половой тряпкой прямо по лицу за то, что я написала письмо с признанием.
Как тогда помню заливистый смех гиен-одноклассников и слова, после которых я стала настороженно относиться к мужчинам: «Меня чумазые не интересуют. Иди умойся, помойная девка». И речь тогда шла не о том, что он ударил меня тряпкой, тем самым испачкав меня. А потому, что у меня тёмно-каштановые волосы и смуглая кожа, что, собственно, и выдаёт во мне горячую южную кровь.
С тех пор я старалась больше не загорать.
Не знаю, что Тринадцатый увидел в моих глазах, поскольку он округляет свои и резко отступает на шаг.
Опускает голову, пряча взгляд, и играет желваками. А затем твёрдо, вселяя в меня непоколебимую веру, произносит:
— Запомни, я никогда не причиню тебе умышленный вред. А те, кто посмеют это сделать — лишатся своих поганых конечностей.
Он стремительно разворачивается на пятках и уходит прочь, будто бы вспомнил, что его ждут неотложные дела. Прямо посреди разговора!
