"Она будет моей" – именно в тот момент решил он, а вслух произнес:
– Какая прелесть. У тебя есть такой яд? В хозяйстве бы весьма пригодился.
Она как-то разом погасла и снова стала обычной.
– Нет. Конечно, нет. – устало произнесла она и шепотом добавила. – Пока нет.
– Как показывают статистические данные, по результатам исследований, проведенными независимыми неофициальными источниками, производительность сотрудников предприятия эффективнее в несколько раз при условии мотивированности работников высокой оплатой профессионального труда и качественными условиями работы.
Ястреб уставился на Марка округлившимися от изумления глазами.
– Что, задница Ланселота, вся эта чушь значит?
– Мы будем работать в два раза лучше за деньги, в хороших условиях и зная, что в какой-то момент сможем быть свободны.
Ястреб обвел глазами присутствующих.
Ди Анджело дрожал, но держался прямо, Гатинэ, набычившись, сверлила его исподлобья, Колин откровенно веселился.
Принц вздохнул. Сейчас бы добрую шлюху и кувшин вина, а лучше два, и завалиться спать на сутки, как в старые добрые времена. Эх, молодость, молодость.
– А что за независимые неофициальные источники? – спросил он.
– Я сам.
– Почему я не удивлен. Что скажешь, Колин?
– Скажу, что они заслужили отличную порку и честные условия.
Ястреб закрыл глаза и снова открыл.
– Давайте попробуем и посмотрим, что получится17. Действуй, юрист.
– Хавьер, ты помнишь, как придумал свой первый фильм?
Хавьер отложил телефон, снял очки и потер переносицу, сочно, до хруста в суставах потянул спину и лишь потом ответил.
– Конечно, помню. Мы с Изабелл развелись, Моника, квартира и все наши небольшие сбережения достались ей – я не был против, на самом деле. Я тосковал. Пил. Потерял работу помощника режиссера. Оброс как дикарь.
– И что произошло?
– Ничего. Никаких откровений, если ты про это. Ко мне не подходил старик в длинном одеянии, не снился вещий сон, Моника не выдала никакую истину своими детскими устами. Почти два года я потратил на какую-то ерунду. Смотрел, как другие жили моими мечтами: женились, заводили детей, создавали кино. Не знаю, что изменилось. Наверное, время прошло. Я сидел перед телевизором, шел фильм, странно, я, наверное, должен был запомнить его, но не запомнил. И я подумал: я могу лучше. Мне есть что рассказать. Поднял старые связи, получил финансирование своего первого проекта – удивительное дело, он был про то, как двое влюбляются, женятся, а потом разводятся – с чего бы это? – печально пошутил Хавьер, прежде чем продолжить.
– Критики и зрители благосклонно приняли мой фильм, меня заметили, а дальше одно потянуло другое, и как-то постепенно все наладилось. Я простил Изабелл, простил себя, перевернул эту страницу и начал жить дальше. Да я тебе уже рассказывал все это.
Я кивнула. Рассказывал. Но не так.
– А ты никогда не боялся того, что у тебя закончатся идеи? Что ты однажды снимешь все, что придумал, а нового не будет? – я не смотрела на мужа, но он понял.
– Нет, не боюсь. Никогда. Что фильм не выйдет таким, как я представлял, что не будет принят публикой – боюсь постоянно. Но не того, что у меня закончатся истории.
– Но почему?
– Ты боишься именно этого? Что не найдешь, о чем писать?
Я кивнула.
– Значит, ты еще не поняла.
– Чего я не поняла?
– Просто не поняла.
– Объясни!
– Ну как тебе объяснить, если ты не понимаешь. Значит, тебе пока рано знать.
