Природа хрупких вещей - страница 18

Но вот ужин готов, а его нет. Кэт начинает зевать. Я кормлю ее, затем отвожу на второй этаж, делаю для нее теплую ванну, а сама все время прислушиваюсь, не раздаются ли на лестнице шаги Мартина. Не раздаются. После ванны я укладываю Кэт в постель.

Целую ее, желая спокойной ночи, и выхожу из детской. Дверь притворяю, но не плотно, невзирая на то, что предыдущим вечером сказал мне Мартин.

Сойдя вниз, я не знаю, чем заняться; ужин остыл, а я просто сижу в столовой и жду.

Мартин является в десятом часу. Я задремала за обеденным столом, уронив подбородок на грудь. Пробуждаюсь оттого, что он тронул меня за руку и позвал по имени. Вздрагиваю от неожиданности, едва не опрокинув бокал с водой. Мартин успевает его подхватить. Он садится за стол перед тарелкой с холодным ужином. Во мне борются чувство облегчения и гнев. Спрашиваю:

– Где ты был? Я волновалась.

– Я же предупредил, – как ни в чем не бывало отвечает он, – мне нужно было закончить кое-какие дела.

– Да, но… тебя долго не было.

– Дел было много.

Он не сердится, не пытается оправдываться или загладить вину. Даже не знаю, как охарактеризовать его тон.

– Я вся извелась от беспокойства. Не знала… не знала… – Я умолкаю, не найдя нужных слов.

– Тебе что-то понадобилось, пока меня не было? Покупки доставили? Ничего не забыли?

– Нет. Все в порядке. Покупки доставили. Я их убрала. Приготовила ужин. Покормила Кэт, уложила ее спать. И все время ждала тебя.

– Тогда в чем дело?

Он смотрит на меня. Какие глаза! Аж дух захватывает.

– Ужин совсем остыл.

– Так его можно разогреть.

Я встаю, беру наши тарелки. Мартин наклоняется доставая газету из сумки, что стоит у ножки стула, на котором он сидит.

За ужином он продолжает работать и одновременно просматривает газету. И я невольно задаюсь вопросами: он так же вел себя с Кэндис накануне отъезда, когда готовился к командировке? И что при этом чувствовала Кэндис, сидя за столом рядом с ним? Дочь уже спит, тишину нарушают лишь скрежет приборов по тарелкам, скрип карандаша Мартина, да шелест газеты.

Минут пять я наблюдаю за мужем, затем спрашиваю:

– Свинина, надеюсь, вкусная?

Продолжая жевать, Мартин бросает на меня мимолетный взгляд.

– Да, вполне, – искренним тоном отвечает он и снова углубляется в работу.

Помедлив пару секунд, я опять обращаюсь к нему:

– Позволь спросить?

– О чем?

– О Кэндис. Если можно.

Я думала, он взглянет на меня, услышав имя своей первой жены. Не тут-то было.

– Да?

– Она… Как она относилась к тому, что ты постоянно бывал в разъездах? Сильно переживала или скоро привыкла?

Он все-таки поднимает на меня глаза.

– Мы тогда жили по-другому.

– Вот как?

– В Лос-Анджелесе я работал не в страховой компании. В конноспортивном клубе.

– В конноспортивном клубе? То есть… имел дело с лошадьми?

Он снова утыкается в свои бумаги.

– Да.

Не похож он на конюха. Совсем не похож.

– Ты вырос на ранчо?

– Нет, – отвечает Мартин, снова не глядя на меня. – В юности работал на ранчо в Колорадо. Во время поездки на запад я познакомился с человеком, который сразу понял, что мне нужен кто-то, кто может научить меня какому-нибудь ремеслу. Несколько лет я провел у него на ранчо, научился ездить верхом и ухаживать за лошадьми, объезжать их, перегонять скот.

– А, понятно. И потом… как ты попал в Калифорнию?

– Потом этот фермер умер, но он завещал мне немного денег, и я решил отправиться на Западное побережье. Устроился в конноспортивный клуб в Лос-Анджелесе, где дочери богатых родителей обучались верховой езде.