– Ну как? – спросила она.
– Всё отлично. У нас удивительный сын! – опередил меня отец. – А мы сейчас устроим чаепитие.
Мама встала на табуретку и сняла с кухонного пенала китайские чашки, которые выставляли только по особым праздничным дням.
– Неси их в комнату. И скажи, чай на подходе.
Меня, конечно, таким образом тактично выпроводили, чтобы сказать нечто, не предназначенное для моих ушей. Я это понимал, но в тот миг нисколько не обижался.
Гости стояли на балконе спиной к двери и, не заметив моего появления, вели беседу.
– Большая ошибка потакать этому. Дети в таком возрасте неуравновешенны, а талантливые дети – особенно… – говорил Валентин Николаевич.
– М-да. Сказки – это хорошо… Но полдня потрачено, а мне ещё в институт надо бежать, – грустно сказал Олег Павлович.
– Понятно. Вас как историка данный феномен не заинтересовал? – усмехнулся первый.
– Это скорее по вашей части. Или из области литературы. У меня есть один приятель – литератор. Надо было его пригласить.
Я на цыпочках вернулся к двери и, уже громко топая, снова вошёл в комнату, оглашая своё появление возгласом:
– Сейчас принесут чай!
За столом я увлёкся поеданием конфет, что вызвало умиление у гостей. Им было куда комфортнее видеть меня в роли ребёнка-сладкоежки. Но тут вдруг, словно вспомнив повод, по которому все собрались, Валентин Николаевич, спросил:
– Серёжа, а что потом стало с той девочкой? С дочерью пасечника? Птица её больше не донимала?
– Не знаю, – ответил я.
– Вот тебе раз! – удивился он. – Если автор не знает, то у кого же нам спросить?
– Я же… Как бы это сказать… Я их не придумываю, истории эти.
– А кто же нам сейчас всё это говорил? – сделав испуганный вид, спросил Валентин Николаевич.
– Я уже говорил, они сами появляются, – оправдывался я.
– А вот скажи, где ты вычитал про обряд «выливания»? – вмешался в разговор Олег Павлович.
– Нигде. Я вообще не знал, что такой есть.
– Вот уж позволь тебе не поверить. Ты довольно чётко всё описал. Только делается он многократно и по особым дням. А перед этим кусок свинца кладут под подушку, чтобы все беды перешли на него. И происходит это обычно в мусульманских странах. У нас на Руси похожий обряд совершали воском, – пояснил Олег Павлович.
– Я этого не знал… Честное слово.
– Слушай, а почему ты не записываешь свои рассказы? – спросил Валентин Николаевич.
– Я когда пишу, начинаю думать, как правильно слово написать, где какую запятую поставить. А сама история в это время пропадает…
– Наверное, ты хочешь стать писателем? – подмигнул мне Олег Павлович.
– Нет, историком.
– Слушай, а мог бы ты рассказать какую-нибудь историю, допустим, вот об этих часах. Конечно, они не имеют за собой такого огромно прошлого, но, наверняка, у них есть своя история, – произнёс Валентин Николаевич и достал из жилетки карманные часы.
Я растерянно взглянул на отца, тот в ответ на мой вопросительный взгляд, кивнул.
– Попробую, – согласился я.
Валентин Николаевич потянулся через стол и передал мне часы. Они были из червлёного серебра. Я сжимал их в руках, но нужного состояния не возникало. Все ждали, шуршала магнитофонная плёнка, а я всё молчал и молчал.
– Там есть дарственная надпись. Если хочешь, прочти, может она разбудит фантазию, – подбадривал меня Валентин Николаевич. Увидев, что меня охватил столбняк, Олег Павлович кинулся на защиту:
– Давайте, отложим историю с часами на следующий раз. Наверное, после чаепития и таких конфет нелегко переключится…
