Источник света, смысл её жизни, он ушёл. Он уже не давал живительных лучей убиваемому тонкому цветку – её душе, живущей в тени не сдвигаемого уже никуда валуна непоправимой судьбы. И напрасно почти бесплотные лепестки трепетали, дышали, мечтая о глотке украденного света, натягивали мукой бессмысленного стремления истончившийся стебель.
Пробуждение для страданий
Ксения металась вспотевшей головой по постели. И вдруг вскочила, будто кто её пихнул, выбросил из воды – мокрую. Она помотала головой тем же самым жестом искупавшейся собаки, сбрасывая с себя ошмётки страшного призрачного кокона, будто и впрямь успела необратимо состариться. Пора было заняться своим здоровьем. Хроническое нервное напряжение размыло её прежнюю и совсем недавнюю бело-розовую насыщенность в унылую блёклость. Реальная возможность утраты красоты вместе с угрозой утраты и здоровья являли себя как следствие утраты любви, утраты счастья. И если вернуть прежний порядок вещей, когда он, Рудольф, принадлежал только ей одной, всё вернется, и она станет прежней без врачей и экспертов по восстановлению психофизического равновесия.
Она включила кондиционирование. Жаркое утреннее солнце уже заливало комнату. Вечером она забыла включить режим защиты прозрачной панели стены от солнца. И тут же вспомнила, что сделала так умышленно, чтобы не проспать.
Декоративное дерево, выращенное мамой, стоящее в прозрачном контейнере у стены, поразило её своими почерневшими листьями и съёжившимися сердечками цветов, ставших сухими и ржавыми. Выходит, растение увяло, забытое ею, поскольку, чтобы так засохнуть нужно было время. Сколько же недель она не обращала внимания не только на него, но и на всё прочее вокруг себя? В досаде она потрогала почву у корней умершего былого чуда, ставшего растительной мумией. Ни капли живительной влаги. Из её ладоней на пол высыпалась пепельная по виду почва.
Вяло размышляя по поводу участи сгинувшего и уникального растения – сейчас или потом убрать его, она услышала низкий голос отца, что-то тихо бубнящий матери. Он был в доме, значит, у неё ещё есть время в запасе.
Вскоре она увидела взметнувшийся вверх блеск аэролёта за прозрачной панелью стены. Отец улетел туда, куда следом помчится и она, надеясь на то, что валун непоправимого удастся сдвинуть. И девушка протянула руки вверх, – навстречу уже набирающему ярость будущего дня светилу, моля не отпускать за пределы своей мощной гравитации сильного и неумного человека, всё губящего. Он сейчас уже топчется там, на космодроме, собираясь после того, как межпланетный челнок оторвётся от родной планеты, уносясь в бездну, где не будет Ксении, сбросить ей на плечи их общее прошлое, его двойную тяжесть ей одной.
Она вбежала в столовую и остолбенела, окончательно проснувшись, поскольку вспомнила, что не мог отец разговаривать с мамой, ведь мама в медицинском Центре, а отец говорил по связи, и у неё, Ксении, уже начался распад связности нейронов в мозгу. Кофейная чашка, мамина, из которой пил отец, валялась с кофейным осадком на дне. Он не стал активировать кухонного робота из-за спешки. Ксения, лихорадочно снуя по дому, дала команду роботу на приготовление кофе. Без кофе она не могла, несмотря ни на какую спешку, после чего помчалась в душ.
Почему столь явственно почудилось, что мама в доме? Анализировать сейчас своё безумие не хотелось. Некогда. И Ксения не знала о том, что именно в момент её пробуждения, когда она тянула свои руки в эгоистической мольбе к утреннему солнцу, произошло то, что не должно было происходить в мире людей, но происходило рано или поздно, всегда и со всеми. В прохладе помещения лечебного корпуса, на фоне утренней ясности неба за панорамными панелями с их игрою солнечных зайчиков, мама издала свой последний, удивлённый и совсем детский всхлип, открыв ещё шире и без того круглые глаза навстречу тому, что открылось ей за вдруг упавшей декорацией земной жизни…
