– Да вы, барышни, не бойтесь, – сказал старик, пряча усмешку в жидкой бородёнке. – Это местные юродивые, они вас не тронут, только безобразные с виду. У нас почти в каждой избе такие уроды есть, нормальные то людишки или давно поумирали, или в город подались… Мы этих, что кривляются, кликушами зовём. Следите за мной, я их сейчас быстро усмирю.
– А ну, геть отсюдова, твари безрогие!
Он взял свой кнут и начал хладнокровно стегать, словно лошадь свою, убогих людей. Те завизжали, как дикие кошки, под свистом кнута и быстро, как саранча, на ходу, спотыкаясь и падая, разбежались по своим домишкам, правда, кое-кто осмеливался корчить физиономии, но уже из низеньких подслеповатых оконцев.
Такое отвратительное зрелище, мягко говоря, явно было не для слабонервных. Изгаляться над божьими, совершенно беззащитными людьми, – да это по меньшей мере варварство. Артур, который всегда близко к сердцу принимал факты издевательства над слабыми, немощными людьми, только было раскрыл рот, чтобы высказать всё в глаза этому отвратительному и жестокому старику, как Олег, выразительно глядя на него, приложил палец к губам:
– Тс, тс!
Затем подбежал к Артуру, чтобы, чего доброго, мужичонка не догадался, что они возмущены только что произошедшей на глазах экзекуцией, и прошептал:
– Молчи, дурень! Молчи! Ты что не понимаешь, что в данный момент мы все во власти этого ископаемого! Если начнём с упырём препираться, то, как пить дать, полетит к чёрту вся поездка, и тогда плакал наш лимончик. А вот когда назад приедем, то я первым напишу в газету статью про весь этот цирк, что мы сейчас наблюдали. Окей!
Скрепя сердце, Артур и девушки, у которых на глазах даже слёзы закипели при виде столь омерзительной сцены с кнутом, согласились с доводами своего товарища. Да и, что ни говори, журналистика дело такое, что при любых обстоятельствах надо оставаться бесстрастным и только пером доказывать свою правоту.
Между тем, проводник как ни в чём не бывало довёл молодых людей до своего небольшого домика, который, кстати сказать, выглядел гораздо поприличнее, чем все остальные. Крыша, нетрудно было догадаться, была не так давно покрыта новым шифером, на калитке и заборе все штакетинки были целы и невредимы, дворик, где даже был сарайчик для животины, если и не сверкал чистотой, то был в полном порядке. Всё это говорило о том, что старик, несмотря на все его странности и причуды, был человеком домовитым и вполне хозяйственным.
С деловитым видом он, не переставая покряхтывать, вытаскивал из сарая толстые палки и огромные резиновые сапоги на всю компанию. У ребят вертелся на языке вопрос, один ли он живёт? Словно догадавшись, о чём его хотят спросить, он скупо сообщил, что пять лет, как вдовствует. Смерть жены довольно загадочная. Пошёл как-то на рыбалку, вернулся домой, а старуха, задушенная шарфом, лежала прямо на пороге. Кто её так и за что её так, никто не знает, тем более, в избе, по словам старика, ничего не тронуто. Всё целёхонько.
– В нашей деревне никто уже, ёли-мотали, ничему не удивляется, потому что мало кто отдаёт Богу душу нормальной смертью, от старости, или от болезни. То задушат кого-то, кхе, кхе, кхе… а кто и сам ни с того ни сего удавится, либо утопнет в трясине.
Мужичонка, сворачивая из бумаги цигарку, уселся на пороге, приглашая ребят последовать его примеру.
– На дорожку присядем, молодёжь, – сказал он и после паузы продолжал рассказывать:
