– Никого, – ответил он сквозь зубы. – Внучку ейную только, болезную.
– Врёшь, Тюрин! – Анатолий Витальевич стукнул по столу кулаком. – Правду говори!
– Вот те крест, ваше благородь! – Федот пьяно и размашисто перекрестился.
– Врёшь! Знаю, что врёшь!
Федот набычился и сжал кулаки.
– А раз ты, ваше благородь, всё знаешь, чего спрашиваешь?
– От тебя услышать хочу. Что там произошло?
– Я всё околоточному рассказал. Нечего мне больше добавить.
– Кого вы так боитесь, Тюрин? – спросил молчавший до этого момента Руднев.
– Никого я не боюсь! И вас не боюсь! Вон пошли! – взревел дубильщик и попытался ухватить Дмитрия Николаевича за грудки.
Тот проворно отступил. Из-за его спины метнулся Белецкий, резким движением ткнул Федота кулаком под дых, а когда тот, охнув, согнулся пополам, с неожиданной для своей худощавой фигуры силой заломил ему руки и швырнул на скамью.
– Дёрнешься еще раз, руки переломаю, – с ледяным спокойствием предупредил Белецкий. – Я не из полиции, так что мне можно. Отвечай на вопросы, Тюрин!
Федот попытался вырваться.
– Я сказал, не дергайся, – хватка Белецкого стала жёстче.
– Отпусти, ваше благородь! – взвыл дубильщик. – Всё расскажу, как на духу!
Белецкий ослабил хватку, но рук не отпустил.
Руднев достал блокнот с недорисованным портретом убийцы и показал Тюрину.
– Вы этого человека там видели?
– Это не человек! – Федот замотал нечёсаной башкой. – Упырь!
– Ты мне тут сказки не рассказывай, – прикрикнул на Тюрина сыщик. – Какой такой упырь!
– А самый, что ни наесть, настоящий! Он бабку загрыз! Я сам видел!
– Что вы видели, Тюрин? – спросил Дмитрий Николаевич.
– Он над нею так прямо и стоял, а потом на убогую пошёл. Руку с когтями выставил!.. Тьфу ты, нечисть!.. Барин, отпусти, я же перекреститься не могу!
– Потом крестится будешь, – холодно возразил Белецкий. – Дальше что было?
– Так я как увидел, Богородице молиться начал, он окаянный от святых слов и замер весь.
– Как он выглядел? – спросил Руднев.
– Так, как на вашей картинке, так и выглядел. Только глаза мёртвые.
– Что значит мёртвые?
– Ну, того… Смотрят как не в тебя… И острые такие…
– Зрачки узкие?
– Это я вас, барин, не понял.
Руднев быстро нарисовал полуприкрытые глаза с узкими зрачками.
– Так?
Тюрин шумно сглотнул и кивнул.
– Вы сказали, рука с когтями. Это как? Ногти у него были длинные?
– Ага… Длинные и железные!
– Железные? Вы не ошибаетесь, Тюрин?
– Точно говорю. Я железу что ли не отличу!
– Ладно, допустим… Так, что дальше было? Вы молитву начали читать, и что…?
Глаза у Федота снова забегали.
– Отвечай давай, Тюрин! – приказал Терентьев. – И не смей врать! Я тебя насквозь вижу. Что твой упырь? Растворился? В окно вылетел?
– Зачем в окно? Он в дверь вышел.
– И ушел?
Дубильщик снова сглотнул.
– Не ушёл. Он на карете уехал.
Терентьев, Руднев и Белецкий переглянулись.
– На какой такой карете, Тюрин? – спросил Анатолий Витальевич. – Что ты несёшь?
– А вот знал, что не поверите! Да только я вам правду говорю!.. Барин, да отпусти же ты меня! Не буду бузить!
Белецкий отпустил Федота, но остался стоять за его спиной.
– Мы вам верим, Тюрин, – примирительно сказал Руднев. – Рассказывайте. Что была за карета?
– Знамо дело, карета как карета! С двумя лошадьми, – Федот уставился в пол, потирая локти и запястья.
– Опять чего-то ты юлишь, Тюрин! – сердито проговорил Анатолий Витальевич. – Правду говори!
Дубильщик поднял глаза на Терентьева, взгляд его, и без того пьяный, сделался совсем ошалелым.
