Приворот. Сборник поэзии и прозы - страница 3

Николай Николаевич не стал включать верхний свет, врубил торшер. Книги… Много книг в ореховых шкапах, на самодельных деревянных полках. Не блестящие, глянцевые, одинаковые книги – как штамповки, похожие друг на друга части ширпотреба, плод «издательского бизнеса». Книги разного размера и толщины, любовно оформленные каждая в своем стиле, с отличными иллюстрациями… А бумага?! Изданное полвека, век назад даже и не думало желтеть. Николай Николаевич провел руками по неровным обложкам, ощутил шероховатость старого картона. Хорошо!

Сегодня кого ни спроси – он еще октябренком был яростный антикоммунист, и вообще в СССР ему было жить бедно, голодно, ужасно и унизительно. Николай Николаевич не припомнил ни нищеты, ни особых унижений. Бедно жили? Да не так уж и бедно… По крайней мере в его семье текла вполне сытая, и при том ничуть не униженная, достойная жизнь. В его молодости были идиотские политинформации и «Ленинские комнаты», горн и барабан, шизофренические речевки и красные галстуки. Все было, он не забыл.

Но вот что было хорошо у зловонной покойницы, советской власти – вот такие книги… Отдадим ей должное – что было хорошо, то хорошо. Было время издавать книги, были деньги на это… И неважно было, сколько денег принесет издание… Важно было, что написано, и как. Книгу делали долго, с удовольствием, стократ вычитывая каждое слово, радуясь красоте сказанного, мудрости нарисованного, изяществу собранного. И что еще хорошо было в ушедшую эпоху: никто особенно не торопился, было время и желание читать… Люди собирали книги… Такие вот, разные книги, выходившие в разных издательствах, по всему необъятному пространству громадного Советского Союза. Они стоили дешево, книги, они были доступны, как хлеб.

– Читать нечего… – Пожимали плечами многие известные ему в современной Москве… и не самые глупые.

А ведь и верно! Читать нечего… Потому что если книгу пишут для денег, издают для дохода – на том и кончается литературный процесс. Остается один «книгоиздательский бизнес»; в этом, прошу простить за выражение, бизнесе, самым выгодным становятся «дамские романы» и кретинские боевики. Даже и детективы – не выгодны.

Шерлок Холмс? Какой-то он подозрительно умный… Химией занимается, физикой… все шрифты газет знает… Сидит думает, не бегает и не стреляет, не бьет всем морды… прямо доцент позорный, а не герой детектива. И вообще – играет на скрипке, в оперу ездит… Ненормальный. От этих мыслей у Николая Николаевича свело скулы, как от поедания лимона.

Читать стало нечего… Николай Николаевич припомнил свою последнюю попытку приобщиться современной литературе, и настроение совсем уже испортилось.

«И пришел представитель народа, Иван Дерьмодавов, ростом два с половиной метра плечи – во!!! Голова во! – меньше кулака, и всех баб сразу переоплодотворял, а мужикам порвал пасти и выткнул моргалы, после чего главный гад, антиллихент Вася Козлотрахов, сразу отдал ему все свои миллионы, похищенные у общака…»…

Подумаешь об этом – и не в добрый час захочется обратно в СССР. Были у Николая Николаевича и знакомые, всерьез оравшие, что в СССР находился потерянный рай, и что народ весь жаждал этого рая. Допустим, рая Николай Николаевич тоже не припоминал. И народного выбора тоже.

Прадеда он не застал, но дед рассказывал – предок был у Деникина. Был недолго, всего два месяца, а потом всю жизнь рассказывал, как воевал с «белобандитами» и именно от них получил пулю в колено. Может быть, как раз тем и рассказывал, от кого получил. И прадед, и дед до конца своих дней утробно, тяжело ненавидели советскую власть. Николай Николаевич не мог сказать, что ненавидит… Как большинство людей своего сословия и своего поколения, он ее спокойно, естественно презирал; даже ненавидеть ее он был уже не в состоянии; ненависть изошла двумя поколениями раньше. Дед говорил, что бывают на свете трое: подонок, дурак и коммунист. Можно быть сразу двумя из этих трех, но сразу тремя – не получается. Вспоминая и то, чтоб было в его молодости, и этих, орущих о прелестях социализма, Николай Николаевич соглашался с мудрым дедом.