А куда же, хотелось бы мне знать, смотрел второй полицейский? В небо! В тёмное немецкое небо. Об этом позаботился Николаша. Не разворачивая полицейского, чтоб тот не запомнил его лица, Коля заехал ему в ухо с правой руки. Таким ударом можно было оглушить не то что сержанта гамбургской дорожной полиции, но и носорога-трёхлетка в открытой саванне. Коля этот удар тренировал специально. Он был его гордостью. Он начинался в его корпусе, переходил в плечо, разворачивался в локте и расцветал в костистом и мозолистом кулаке. Полицейский сперва просто сел на землю, а потом и лёг навзничь. Надёжно и надолго.
– Бежим! – скомандовал Коля, и мы помчались по переулку с сомнительными заведениями. Мы бежали как два вихря, два торнадо, два сокрушительных смерча. Зазывалы, проявляя неожиданную шустрость, бросились врассыпную. На разные голоса завизжали девушки, а местные вышибалы проводили нас уважительными взглядами, как героев.
Сделав два поворота, мы остановились. Погони не было.
– Давай к моей машине, – сказал Коля. – Надо уезжать из города, здесь нас больше не любят.
– Не любят – и не надо. А где машина?
– Возле станции метро «Рипербан», метров триста отсюда. Оставайся здесь, я подгоню. Но сперва переоденемся.
Мы стояли как раз перед дверьми лавчонки, торгующей всякой всячиной. Я выбрал зелёную, стилизованную под армейскую тёплую куртку, поскольку собирался на север, в Финляндию. А Николаша взял дурацкую цветастую вязаную шапку и длинный плащ, сказав, что чем чудней, тем лучше.
Из города мы выбрались без приключений. Путь лежал в Росток. Именно оттуда отправлялся паром до Хельсинки.
10. Паром
Паром на Хельсинки отходил в пять тридцать утра, то есть через четыре с лишним часа, сообщил Николаша, наведавшись в кассу паромной компании.
– Что-то в этой истории с полицейскими не клеится, – сказал он, усаживаясь на водительское место.
– Что именно? – отозвался я, с трудом разлепив глаза.
– Вроде как всё понятно… Интерпол объявил тебя в розыск. Гамбургская полиция приняла и разослала лицо Кука постовым и информаторам. Кто-то из посетителей или работников ресторана тебя опознал и капнул в участок. Вот они и приехали…
– Так. А что не сходится? – Я посмотрел на приятеля. Коля разглядывал меня так, будто давно не видел.
– Ты в зелёной рубашке или свитере, в общем – в зелёном давно фотографировался?
– В зеленом?.. – Я задумался. – А что?
– А то, дурья твоя башка, что на фотке той, что у полицаев, ты в чём-то зелёном изображён.
Тут уже пришла пора и мне призадуматься. Подумав, я сказал:
– Есть у меня в Лондоне одна рубашка в зёленую и жёлтую клетку…
– Какая клетка! Там сплошная зелень! – Коля был непонятно возбуждён.
– А воротник какой? Как у пиджака, свитера, рубашки?..
– Не разглядел – не до того было.
– Вспомнил. Мне зелёный пуловер отец как-то на Новый год подарил. Только это ещё до командировки было, до задания…
– А надевал ты его когда?
– Тогда же… Впрочем… вспомнил, Коля! – повторил я, но тут же осёкся. – Действительно, не сходится ничего… Я его в Москве надевал.
– Как в Москве? Когда?
– Меня в прошлом году в Москву вызывали. Я на симпозиум физиков прилетал в составе официальной делегации и под шумок пару дней дома пожил. Якобы загулял и по Волге с одной итальяночкой плавал. Итальяночка наша, подсадная была, она одна каталась и на звонки отвечала, а я потом перезванивал, а сам дома пожил, пока там свободно было. Сейчас-то там родня по матери разместилась. Прохладно тогда было, я в свитере из дома выходил. И на встречу с Сергеем Сергеевичем тоже в нём ходил. А на снимке я на улице или в помещении?
