Я с интересом посмотрел на него:
– А как же последняя рубашка другу?
– Зачем англичанину моя французская рубашонка, если Родина-мать ему на днях новый мундир с погонами выдаст? Короче, звони, послушай, что скажут, а потом и с деньгами решим. Вот тебе телефонная карточка – только что купил, перед парижской подругой извинялся, что не приду сегодня. Звони, а я выйду покурю. Здесь нельзя.
Николаша поднялся, вынимая пачку «Голуаза». Телефон-автомат висел возле барной стойки.
Я, разумеется, знал заветный номерок, по которому следовало звонить в экстренном случае. А вот стоило ли звонить – уверен не был. В затеянной игре, участником которой я давно стал, играют не на поцелуи и даже не на бабки, тут играют на всё, что у тебя есть. А у меня и так почти ничего не осталось. Кто возьмёт трубку – неизвестно, кому он доложит – непонятно, и кто ещё услышит его доклад – тоже неясно. А чем мне тут, в Гамбурге, сразу могут помочь? Советом? Ценно… Прислать хорошего сотрудника? Так самый лучший для меня уже здесь. Зачем же тогда звонить? Единственный человек, с которым я мог бы без опаски говорить, – это высокий куратор, по сути автор операции – Сергей Сергеевич. А звонить ему напрямую я как раз-таки и не мог.
Я сидел и смотрел, как за окном ресторана стоит Николаша, глядит задумчиво вдаль и курит «Голуаз». Интересно, о чём он думает? Незаметно для себя я переходил с английских формулировок на русские. Или… может, вернее «о чём Николаше думалось»? Но как это – само «думалось»? Без Николашиных мозгов, что ли? Пойду-ка спрошу у него.
Николаша покуривал на улице. Мимо вышагивали гуляки, торопились к рабочим местам проститутки, крутились вялые зазывалы. Совсем стемнело. Как он потом рассказывал, события разворачивались следующим образом. Стоял он и думал: не исключено, что когда-нибудь и ему, Николаю Перегудову, придётся спешно покидать страну пребывания. Бросить всё… Буквально, дословно – всё. Женщину, семью, детей, друзей, работу, домашних животных, привычки, хобби… Вот какие невесёлые мысли бродили в голове шпиона Николаши, когда совсем рядом с ним остановилась полицейская машина. Машина как машина, обыкновенный «фольксваген» с зелёной полосой и двумя «мусорами» внутри. Оборудован, конечно, по-современному: мигалками, кричалками, монитором с компьютером. На этот-то монитор полицейские и смотрели. Взглянул на него и Николаша. Взглянул – и обмер. С монитора на полицейских взирал его закадычный дружок Лёшка, полчаса тому назад попросивший называть себя Куком.
Полицейские, оба крепкие, под тридцать, мужички, вышли из машины и направились прямиком к дверям ресторана. На Колю они даже не взглянули.
«Всё, конец», – не успел подумать, как он потом рассказывал, Николаша, как двери отворились, и я шагнул прямо в объятья полицейских. Те несколько опешили и даже чуть приостановились, однако первый всё-таки протянул вперёд левую руку, собираясь опустить её мне на плечо.
– Лёха, вырубай! – крикнул по-русски, не раздумывая над именами и не разбирая языков, Николаша. – Эти за тобой!
Хоть и был я с дороги уставшим, хоть и помотала мне нервы английская контрразведка, но реакция сработала безукоризненно. Не успела левая рука полицейского опуститься на моё плечо, как я перехватил её правой, вздёрнул вверх, перенося весь вес полицейского на его левую ногу, и со всей силы подсёк правой ногой. Полицейский, зарабатывая вывих плеча, полетел на заплёванный асфальт. Но и на земле я не оставил его в покое. Решив, что вырубать так вырубать, я и со всего размаху заехал ногой в его солнечное сплетение. Тот свернулся в компактный свежий бублик. Готово!
