Я подозвал Кузьмича и спросил расчет, показывая непреклонную русскую решительность и полное отсутствие национальной доверчивости. Помявшись, англичане вынули деньги.
– Записать могу только по-нашему. Вашего языка не знаю.
– Как же ты поешь?
– Запомнил с голоса английского певца, он приезжал к нам.
Подумалось – только это было так давно…
– Запишем сами.
Рванули у нас остатки бересты, видимо решив, что с паршивой овцы хоть шерсти клок, сели писать. Диктуя заметил, что один пишет английскими буквами, а другой непонятными кривульками. Решив проявить бдительность сталинской поры, начал допрос.
– А это что за буквы? Мы так не договаривались!
Чужеземцы, чувствуя нехорошее обострение отношений, пахнущее новыми финансовыми вливаниями, быстренько объяснили, что так рисуют музыку. Международный конфликт был исчерпан. Оживившийся в преддверии доброй драки Смелый, опять начал обдумывать свои юношеские дела. Закончили и разбежались.
Я подался на постоялый двор. Фрол сидел с приятной женщиной, весело проводя время за бутылкой вина, закусывая лесными орешками и пряниками.
– А я уж думал куда компаньон делся, не случилось ли чего! Гляжу – нужный музыкальный инструмент купил? Садись, обмоем.
Не стал жеманиться, присел, промочил горло славным винишком. Купец представил подругу: Екатерина. Она ласково улыбнулась.
– Можно Катюша.
Обрадовавшись интересному совпадению, негромко запел песню с таким же именем сталинской поры. Женщина ойкнула, прижала ладошки к загоревшимся щекам. Кузьмич, разливая остатки винца, загомонил.
– Вот спасибо, уважил! Я с ее мужем лет пять на базаре рядом стоял, подружились. Дома у них бывал, иногда обедал. А в прошлом году он пошел за товаром в Устюг и не вернулся вместе с судном. Вышел сегодня на торг, с Гостомыслом пообщаться, а вместо него – Катя стоит. Торговлишку бросили, пошли без гомона посидеть, а тут и ты подошел. Рассказал ей о своих печальных делах, Катюша о муже. Так и сидим. У нее от Гостомысла остались дом, лавка, двенадцатилетняя дочка Берислава. А с товаром туго, приходится тут брать, прибыль невелика.
– А ты нам место на рынке купил?
– Пока денег только на ходку и хватит. Ладья и что продать, все есть.
Я мгновенно припомнил ловкость купчины к работе за прилавком и предложил.
– А давай первый товар Екатерине подвезешь?
Женщина с надеждой глядела на него, видимо, не хуже меня понимая, что этого твердолоба подбить на что-то новое – нелегко. Фрол задумался, потом выдавил:
– Это, тут думать надо… Пока вина бы взять…
Мы с Катей как-то враз поняли, что он пока бродит, ничего путного не выдумает, а вот дрянь какую-нибудь – пожалуйста. Я убежал, а она осталась его обрабатывать. Спустился в харчевню, взял еды, выпить и вернулся. Не торопился, понимая, что купец при мне будет усиленно ерепениться. Погуляв, пришел. Фрол уже глядел орлом. На меня не глядя, зарычал:
– Я уже все решил! Привезу – свалю все Катеньке и снова уйду за товаром. Денег она за это время спроворит.
Мне подумалось: ай да баба, ай да молодец! Рассказал про свои похождения. Историю в церкви пока утаил. А то дойдет до родителей Елены раньше времени, опять будут ненужные трудности. Рассказал про домик Аграфены.
– Вот и молодец, а я уж было завтра хотел бегать. Сегодня же и перетащимся.
Сидели, беседовали. Потом решили, что пора идти. Фрол тепло простился с купчихой, и мы пошли.
Прибыли на постой. Торгаш остался на улице с хозяйкой, обсуждать условия аренды. Я понес вещи в дом. Немножко повалявшись, тоже пошел на улицу. Оглядевши окрестности, взялся колоть чурбачки. Оказывается, бревна купил Егор на все заработанные деньги. Теперь до зимы для печки хватит. Мы с Фролом переглянулись: заработаем, обеспечим. Кузьмич добавил:
