– А ты?
– А я поняла, что лицо знакомое. Но как именно и где мы пересекались – выяснили только когда в Москву на турнир поехали, и было достаточно времени, чтобы поговорить.
– И как тебе танцевать со своим студентом?
– Лена, он Pro. С хорошими физическими данными и одаренный педагогически. Мне есть за что его уважать, я не соревнуюсь и не спорю по поводу Танца – совсем. Зашла на сайт одной федерации, посмотрела его награды и места за семнадцать лет танцевальной карьеры – вполне сопоставимо с моими дипломами и сертификатами. Профессионально человек прошел уже большой путь, делится опытом доходчиво, выносит мои косяки и эмоциональные всплески терпеливо – мне достаточно, чтобы не меряться статусами, принимать его наставления со всем вниманием.
– Вот про всплески хотела тебя спросить. Ты в книге описываешь ваши ссоры и размолвки. Выглядят они как глубокие потрясения. Как вы через это проходите?
Я замолкаю. Меня снова отбрасывает в тяжелые воспоминания после новогодней отчетной вечеринки, когда казалось, что наступил конец моему присутствию в Танце. Поигралась четыре месяца и – хватит. Какой такой праздник жизни? Какие радости? Давай, возвращайся в свою юдоль страданий и скорби. Вытирай слезы и сопли травматикам. Собирай по кускам развалившиеся личности. И если бы Паша после той ужасной истории не написал или повел бы себя так, словно ничего не случилось – я бы просто больше не пришла на паркет. Рассказываю это Лене в подробностях, чувствуя, как эмоции опять подступают, затапливая все мое сознание.
– Итак, он сам написал?
– Видимо, почуял, что сильно наломал дров. И терпеливо принял мои возмущения. Предложил встретиться и поговорить. Хотя это, оказывается, против правил.
– А что, есть правило не разговаривать с клиентками?
– Есть правило не сближаться, никаких встреч за пределами клуба. Но нам нужно было как-то вне рамок наставник-ученица пообщаться, потому что были затронуты глубокие чувства. Ты же понимаешь, что после того, как я за два года двенадцать человек похоронила, у меня травма привязанности. Я вообще на людей вокруг и отношения с ними смотрела через призму «Это не навсегда», отпускала и сама всех отталкивала – лишь бы больше не чувствовать ту пустоту, что накрывала меня с уходом каждого – волна за волной.
– Да, моя девочка, я помню. Я не знаю, кого тебе было больнее потерять – институтскую подругу от онкологии или научного руководителя от сердечного приступа. Видишь, у меня все записано на жесткий диск и есть сохраненные копии. И я знаю, что ты уже даже не плакала, когда очередной раз кто-то уходил навсегда.
– Так нечем был плакать, Лена. Когда ты – просто комок боли и страха, что кого-то опять не станет, а надо – жить, действовать, учить, исцелять, вдохновлять. Работа тогда меня вытаскивала очень.
– И дети.
– И дети, конечно.
– А Марк? Совсем тебя не поддерживал?
– Да он всю пандемию боялся нос куда-то высунуть. А переписка в таких случаях не очень-то помогает.
– Но мы же с тобой разговаривали?
– Конечно, и это меня очень возвращало к жизни. Можно сказать, реанимировало. Я тебе очень благодарно, Лена.
– Ты же знаешь, что я всегда найду время, чтобы тебя выслушать. Ну, рассказывай, что же дальше?
– Так вот, когда я пришла на новогоднюю вечеринку в наш танцевальный клуб, вся красивая, в мейке, укладке, специально пошитом кремовом платье с шифоновыми крылышками..
