Про то, как враг народов войну выигрывал - страница 21

Не надо бы забывать, кем это именно был по национальности великий герой войны 1812 года Багратион.

А пресловутый гений Жуков – он-то точно естественный символ советской армии, не считавший людей даже за винтики, а за те самые полностью взаимозаменяемые боевые единицы, которым неизменно следовало скромно гордиться, что им-то по должности положено разом помереть, а все равно не дать ни пути, ни броду подлому (внезапно осмелевшему) «вероломному» врагу.

45

Ну а вражеским генералам, что были знатоками военного дела, все это было исключительно явно лишь на руку, они рассекали советские воинские соединения и били их с боков, отрезая их от всего на свете, а значит, и лишая их буквально всякой еще хоть сколько-то возможной активной боеспособности.

До чего плохо еще доведется всем тем военным, над которыми сверху всевластно восседает вусмерть отъевшаяся, да и обрюзгшая от осатанелого тупого безделья, совершенно же никчемная политическая задница.

Нет, конечно, есть и над ней пусть и вконец угоревшая от бесконечных и бесчисленных каждодневных фимиамов довольно-таки мудрая голова, однако в целом командует обстановкой слезливая и трусливая псевдогероическая истерия…

Вот только бы отступивших без спросу на том уж самом месте разом расстреливать, чтобы душу свою черную хоть сколько-то смело и воинственно до чего только браво бы разом еще отвести…

46

И вполне естественно, что все эти трусы и доносчики, ставшие во главе армии именно после той до чего и впрямь немыслимо суровой ее великой чистки, были-то с политическим начальством на самой короткой ноге, ну а в руке все с тем, что и в революцию (имеющим решающие слово), товарищем маузером.

И надо бы прямо сказать, что все они его сколь частенько и до чего только самодовольно пускали в ход, разом уж сваливая на кого угодно другого свое собственное головотяпство, а нерадивую и спесивую тупость ставя себе в одно лишь исключительно большое большевистское достоинство.

Вот он, тому наиболее явный и более чем принципиально наглядный пример, и если бы то был какой-либо вовсе-то совершенно единичный случай, в книгу истинно большого писателя он бы тогда никак не попал.

Астафьев. «Прокляты и убиты. Книга первая».

«Танки те заскребены были, собраны по фронту, большинство машин чинены-перечинены, со свежими сизыми швами сварки, с царапинами и выбоинами на броне, с хлябающими гусеницами, которые, буксуя в болотной жиже и в торфе, посваливались, две машины оставались и после ремонта с заклиненными башнями. Танкисты, через силу бодрясь, заверяли пехоту: зато, мол, боекомплект полный, танк может быть использован как вкопанное в землю забронированное орудие.

Но с ними, с танкистами и с танками, никто не хотел сражаться, их били, жгли с неба. Когда черным дымом выстелило чахло заросшую пойму и в горящих машинах начал рваться этот самый полный боекомплект, вдоль речки донесло не только сажу и дым, но и крики заживо сгорающих людей.

Часть уцелевших экипажей вместе с пехотою бросились через осеннюю речку вплавь. Многие утонули, а тех, что добрались до берега, разгневавшийся командир полка или бригады, одетый в новый черный комбинезон, расстреливал лично из пистолета, зло сверкая глазами, брызгая слюной. Пьяный до полусмерти, он кричал:

«Изменники! Суки! Трусы!» – и палил, палил, едва успевая менять обоймы, которые ему подсовывали холуи, тоже готовые праведно презирать и стрелять всех отступающих.