В подавляющем большинстве случаев русские писатели считают превалирование неформального начала над формально-ролевым меньшим злом, чем нарушение «общественных приличий», что и является по их наблюдениям свойственным русскому человеку, ценящим прежде всего искренность и теплоту в межличностных отношениях. Более того, такой перекос достаточно часто является определенной гарантией сохранения «живого» начала, человечности в повседневном существовании.
2. Следующая проблемная ситуация, представленная в русской литературе в интересующем нас аспекте, заключается в подавлении или разрушении «неформального» «формальным». В русской литературе это ситуация, когда мир чувств, человеческих привязанностей приносится в жертву формальным условностям и требованиям окружающего социума. Характерно, что никакими «интересами дела» или внешними приличиями чаще всего не оправдывается русскими писателями такая жертва, начиная от «Обыкновенной истории» И. А. Гончарова (Адуевы), кончая героями А. В. Сухово-Кобылина. Здесь в русской художественной литературе «схватывается» такая особенность русского менталитета, как психологическая незащищенность русского человека перед миром бездушного лицемерия и рациональности, подавляющей эмоционально-чувственную жизнь личности.
3. Ситуация разделения, размежевания сфер неформального и формально-ролевого социального опыта. Эта ситуация оказывается для русского человека, если опираться на художественные исследования в русской литературе, неразрешимой. Здесь разрушается чаще всего как неформальная, так и формально-ролевая сферы (примеры: знаменитый рассказ Л. Толстого «После бала», Иудушка Головлев, Каренин из «Анны Карениной» Л. Толстого и т. д.). Эта неразрешимость косвенно свидетельствует о такой особенности русской ментальности, как стремление к целостному восприятию мира, который должен быть един, строиться на общих основаниях во всех сферах жизнедеятельности, как неумение «делиться» в угоду разным социальным правилам без потери человеческого лица.
Рассмотренная выше оппозиция «формальное» – «неформальное» дополняется еще одной особенностью русской ментальности – поиском гармонии между «телесностью» и «духовностью». Эта проблематика оценивается русскими писателями не только в христианском контексте.
Оценка произведений русской художественной литературы как некоторой иллюстрации христианских заповедей, распространенная во многих культурологических, литературоведческих, искусствоведческих и других исследованиях, выглядит часто некорректно и не позволяет более всесторонне рассмотреть духовное содержание русской литературы. Специальные исследования показывают, что произведений русской художественной литературы, непосредственно интерпретирующих содержание Библии, евангельских текстов в качестве главного творческого задания, не так уж и много [3]. Это в первую очередь некоторые поэтические тексты М. В. Ломоносова, знаменитая ода «Бог» и ода «Христос» Г. Р. Державина, «Пророк» А. С. Пушкина, некоторые стихотворения А. С. Хомякова, отдельные фрагменты в романах Ф. М. Достоевского, довольно спорные интерпретации Евангелия в творчестве Л. Н. Толстого, поэма А. К. Толстого «Грешница», некоторые поэтические произведения Владимира Соловьева.
Зато дух христианского мировоззрения и мирочувствования явился в значительной мере определяющим в содержании русской художественной литературы, посвященном духовной проблематике. Так или иначе, проблематика «телесного» и «духовного» осмысляется в произведениях русской художественной литературы как возможность их движения навстречу друг другу, которая может и не совершиться (например, в поведении многих гоголевских героев представляющих мир пошлости и «вещизма»).
