Открываю глаза и вижу плед. Муж укрыл меня и не стал прикасаться – вернулся в кресло. Он отвернулся и не смотрит в мою сторону – задумчиво постукивает пальцами по подлокотникам, совсем как делал отец, когда выбирал как наказать меня или сестру за провинности.
Грудь опаляет испугом. Что я сделала не так? Почему он не стал раздевать меня? Почему отвернулся?
Если он не возьмет меня, то крови на простыне не будет и все решат, что были правы – я не невинна. С холодной обреченностью я понимаю, что в таком случае отец не даст мне противоядия.
Сейчас моя жизнь в руках самого богатого дракона континента.
Тут задний разрез на палатке расширяется и через тайный ход в шатер протискивается Тагрос – правая рука Даркаса.
Что он здесь делает?! Если почтенные дамы узнают, что в моем шатре было двое… нет, это будет не позор. Они на лоскутки меня разорвут за очернение всего женского рода.
Нет уж, если он подойдет, то я стану кричать и отбиваться и… выбегу из шатра. Уж лучше позор, чем то, что лезет сейчас в мою голову. С двумя?! Нет! Никогда. Это противоестественно.
Я сильнее кутаюсь в плед по самый подбородок и затравленно смотрю на Тагроса.
Все это какая-то беззвучная пантомима. На Тагросе нет ботинок и гости не слышат его шагов – он крадется и при этом старательно на меня не смотрит, как будто от этого зависит его жизнь.
Он идет в сторону застеленной кровати. К супружескому ложу!
Даркас не сводит немигающего взгляда с подопечного и поворачивается ко мне, ловит мой взгляд и на дне его холодно-синих глаз я снова замечаю смешинки, а на щеке проступает ямочка.
То, что случается дальше я и представить не могла… о таком мне никогда не рассказывали.
Тагрос склоняется, упираясь в простыню руками и помаленьку толкает кровать достаточно сильно, чтобы та скрипела.
От удивления мои глаза расширяются, и приходится стиснуть челюсти, чтобы рот не открылся – было бы совсем некультурно в присутствии двух благородных мужчин показать такую реакцию.
Я слышу смешок сбоку, но когда резко поворачиваюсь, то на лице Даркаса не обнаруживаю улыбки, он вообще на меня не смотрит, откинув голову он глазеет в потолок и, кажется, отсчитывает секунды.
Тем временем за шторой начинается обсуждение: женщины едко комментируют каждый звук, просачивающийся в зал из-под тонкой занавески.
- Быстро приступили, - слышу брезгливый голос одной из своих тетушек, - не к добру такое распутство.
- Но стоит отдать должное, Лайла тиха и скромна, как и подобает…
- Если бы ее заботила скромность, она бы позаботилась об этом ужасном скрипе, не позволила бы нашим ушам слышать звуки непотребщины! – выплевывает тетушка.
- Да-да! Как она в глаза нам утром будет смотреть? – подхватывает настроение тетушки одна из дальних родственниц.
- Уверяю вас, он воспользуется ею и утром вернет семье…
Я вздыхаю и закрываю уши руками, нет сил слушать.
Что же такого я должна сделать, чтобы их мнение обо мне стало другим?! Я всхлипываю и вдруг чувствую шевеление в стороне.
Тагрос уходит и к ложу подходит мой муж, вытянув руку над простыней он одним резким движением делает надрез на своей ладони и алая жидкость капает вниз, впитываясь в ткань.
Слезы градом начинают льются из глаз, то ли из-за перенапряжения, то ли из-за крови, я испуганно вскрикиваю и поднимаюсь, чтобы подбежать к нему и отнять из рук острое лезвие.
- Что вы творите? – шепчу я, оглядывая глубокую рану на его руке.
