Почему я это сделала? Ведь я тоже знала, что всё бессмысленно.
— А я говорил тебе, девка, — Сидда подхватывает монаха за грудки и тащит к алтарю в дальней части храма. — Начнёшь говорить о других мужчинах, готовься к наказанию. Думала, я уже забыл? Это будет второе.
Меня снова толкают, и я случайно задеваю краем сапога тёмное пятно на камне. Следующий мой шаг оставляет красный отпечаток рядом с линией, похожей на размазанное пятно краски. Другие двуликие идут прямо по нему, так что мы оставляем после себя кровавую тропинку.
По щекам непрерывно текут слёзы. Я не могу издать ни звука, мысли тяжёлые и неповоротливые.
Из-за меня… он умер из-за меня.
Сидда… этот чудовище швыряет тело на алтарь и вскидывает руки к двум каменным колоннам, испещрённых рунами и трещинами. И те и другие немедленно начинают светиться изнутри красным, а после между ними будто растягивается полупрозрачная ткань, которую покачивает ветер. Сидда оборачивается, дожидается, когда я подойду и, снова схватив меня за шкирку, тащит за собой.
К этому времени нас успевает обогнать несколько воинов. Когда первый из них шагает в красную переливающуюся пелену, его силуэт исчезает. Это могло бы удивить меня, если бы я не оглядывалась на мертвеца, лежащего на камне раскинув руки в стороны. С пальцев на каменный пол оглушительно громко капает кровь.
— Запомни этот миг, девка, — Сидда наклоняется к моему уху. — Те, кто мне перечат, будут наказаны. Пусть его судьба станет для тебя уроком.
Он снова ловит меня за подбородок и проводит большим пальцем по губам. На них и на коже остаётся липкий тёплый след, от которого я немедленно чувствую тошноту. В нос ударяет запах металла.
Взгляд холодных серых глаз темнеет, когда он смотрит на мои губы, потом хватает за волосы и целует. Я не могу сопротивляться, но ощущаю новую эмоцию двуликого, которую описала бы как… возбуждение, желание, азарт.
Безумец… Он радуется отнятой жизни. И я, каким-то образом усиливаю это чувство.
— Мы сыграем свадьбу сегодня же, — шёпотом объявляет он, отстранившись немного. — Раз ты обещала себя стольким мужчинам сразу, нужно поскорее заявить о своих правах на тебя.
— Н-нет, я… — пытаюсь возразить, но Сидда не слушает.
Отстранившись, он облизывает испачканные кровью губ и толкает меня в пространство между колоннами. В глазах темнеет и мне начинает казаться, будто я провалилась под воду.
9. Глава 8. (Валфрик) Плохая примета
Я полностью погружён в работу, так что когда чашка, которую моя служанка ставит на краю стола, внезапно трескается и заливает лежащие передо мной бумаги, не сдерживаю ругательств:
— Кейда, твою мать! Ну что за…
— Простите, господин! Молю, не губите! — служанка падает на колени и низко опускает голову.
— Да что ты… Проклятье! Дай полотенце!
Она вскакивает и трясущимися руками начинает собирать пролитый чай. Я успеваю спасти книги, чистую бумагу, но письмо, над которым я работал последние часа три, уже никуда не годится.
— Простите, господин, — запинаясь и трясясь от ужаса, умоляет она. — Я не представляю, как это случаюсь. Клянусь жизнями своих детей, с чашкой было всё в порядке. Старинный сервиз… не представляю, как она могла…
Я едва понимаю, что она бормочет, закрываю глаза и медленно выдыхаю, успокаивая вторую душу. Люди слишком чувствительны к нашим эмоциям. Паникуют по поводу и без.
— Всё в порядке, — произношу, когда сердце немного успокаивается.
