Продажная тварь - страница 17

АТАКА ЁКАРНОЙ БРИГАДЫ[32]

Когда прибывший на место происшествия спецназ занял позиции за машинами и кипарисами, то полицейские тихо укатывались от смеха, прижав к груди автоматы, и были даже не в силах прицелиться.

И тогда мой отец Заклинатель ниггеров с разлитой на лице блаженной улыбкой прошел сквозь полицейский заслон, приобнял несчастного наркодилера, укутал его в свой твидовый пиджак, нашептывая ему на ухо какое-то важное заклинание. Кило Джи растерянно заморгал, как лопух, зачарованный гипнотизером индейского казино, и покорно вручил отцу револьвер и ключи от своего сердца. Полицейские уже были готовы произвести арест, но отец движением руки остановил их и попросил Кило Джи договорить стихотворение, вместе с ним заканчивая строки, как будто знал слова:

Полицейские машины растаяли в утренней дымке, оставив отца стоять посреди дороги одного, как бога, только что сотворившего доброе чудо. Гордо вскинув голову, он повернулся ко мне и произнес:

– Догадайся, что я сказал этому обдолбанному сукину сыну, чтобы он опустил пушку.

– И что же ты ему сказал, пап?

– Я сказал ему: «Брат мой, попробуй ответить себе всего на два вопроса. “Кто я есть? И как мне стать самим собой?”» Это и есть основа персонализированной терапии. Нужно, чтобы клиент почувствовал собственную значимость и что он способен вылечить себя сам. Так что запомни эти слова.

Мне хотелось спросить: почему же тогда ты не подбадриваешь меня, не обращаешься со мной как со своими «клиентами»? Но я уже заранее знал, каким будет ответ. Мне зададут ремня, а лечиться я буду меркурохромом[33]. И мне не только запретят гулять, а приговорят к трем или пяти неделям активного юнгианского воображения.

Удаляясь от нас, словно спиральная галактика, вдали бесшумно крутились синие и красные маячки полицейских сирен, превращая туман в северное сияние, зародившееся прямо тут, в городе. Я потрогал дырку в дереве, образовавшуюся от пули, и подумал, что, как и эта пуля, влетевшая на глубину десяти годовых колец и застрявшая там, я никогда не смогу выбраться из этого города. Я окончу тут школу, выйду середнячком с резюме из шести строчек и кучей орфографических ошибок, начну суетливо бегать по одному и тому же маршруту: от центра занятости – к стриптиз-бару, а потом утром – на городские бесплатные курсы по подготовке в колледж. Потом женюсь, буду трахать и под конец пристрелю Марпессу Делиссу Доусон, суку по соседству, единственную любовь всей моей жизни. У нас будут дети. Я буду стращать их военным училищем и тем, что, если их заметут, я не стану вносить залог. Я буду обычным ниггером, из тех, что по вечерам играют в бильярд в стрип-баре и изменяют жене с блондинкой из супермаркета «Trader Joe’s» на пересечении бульваров Нэшнл и Вествуд. Я перестану доставать отца бесконечными вопросами про мать, наконец признав, что ее наличие так же преувеличено, как сочинение трилогии. Через долгие годы, посокрушавшись, что так и не испробовал материнского молока, не прочитал «Рай», «Властелин Колец» и «Автостопом по галактике», я умру в той же комнате, где вырос, вперившись взглядом в трещины на потолке с лепниной, оставшиеся там после землетрясения 1968 года. Поэтому уже тогда, много лет назад, я не отягощал себя вопросами «Кто я есть? И как мне стать самим собой?», потому что все ответы были уже известны заранее. Как и весь город Диккенс, я был дитем своего отца, продукт своего окружения. Диккенс был мною. А я был моим отцом. Да только оба они исчезли из моей жизни – сначала отец, а потом и родной город. И вдруг я перестал понимать, кто я есть и как мне стать самим собой.