Сперва дежурные на воротах отворили маленькое оконце и оглядели путников. Помимо Разина и Алёны, среди калик был Бердыш с пятью бывшими стрельцами, что прятали пищали под оборванными холщёвыми лохмотьями, Черток, Филька и ещё четыре казака. Засадой в лесу командовали Щурый и Ус. Харитонов по традиции остался на стругах.
Как только лицо стражника появилось в окошке, Филька заголосил на распев:
Господи, помилуй нас грешных,
На тобе ономо уповают, рабы твоя,
Ой, рабы, твоя, калики перехожие!
Ой, калики перехожие, усё рабы твоя!
– А ну, тихо! – гаркнул стражник, открывая створку ворот, – Кто старшой у вас будеть?
Филька сделал голос чуть тише, но петь не прекратил:
Не прогневайси на нас зело,
Не во гневе помяни беззаконий наших,
Беззаконий наших не во гневе помяни,
Но призри и ныне яко благо ты!
– Старшой для нас токмо боженька всевышний на небесие! – выступил вперёд Разин, увлекая прочих за собой в город, – А речь со мной держати можешь. Отец Филарет я, с монастыря Ипатьева, коий в Верхневолжье стоит!
И избави нас от враг наших,
Да от наших враг нас избавь ты,
– продолжал Филька.
– Велю ж тябе! Рот заткни! – не унимался часовой.
– Ты, брате Афанасий, не гневи доброго человека, – обратился Разин к певцу, – Довольно ли, – повернулся он ко второму стражнику.
– Всяк грешен во гневе своём! – сказала Алёна первому подняв ввысь палец. Тот засмотрелся на него, отвлекая взгляд, а ряженая монахиня уже всадила ему в горло длинный острый нож. Часовой выронил секиру и схватился за горло, захлёбываясь в собственной крови. Налетевший казак повалил его на землю и добил. Алёна обернулась, второй часовой уже валялся у ног Разина.
– Слухай мени! – обратился Бердыш к своим бойцам, – Вы двое к сей башне, вы – к сей! И ышо один со мной!
– Я! – вызвалась Алёна.
– Давай!
– Добро! – сказал атаман, – Ты… – обратился он к Фильке, не любившему драться, – …гыть к броду и веди Уса с Чертком! Прочие со мной у ворот! Ну, пошли браты!
У Алёны бешено колотилось сердце. Она никогда раньше не волновалась так, ни в день побега из монастыря, ни во время встречи с Разиным. Тогда ей было всё равно. На душе у неё было ледяное спокойствие. Но сейчас, она пришла в Яицкий городок, хлебнув настоящей жизни, полной опасности, приключений и опьяняющей свободы. Сейчас её душа не была столь холодна. А самой Алёне было за что переживать, было, что терять. А ещё рядом был Бердыш…
Они крались вдоль стены и заслышали шаги.
– Кто тамо? – раздался голос из тьмы.
– Да по делу… – негромко отозвалась Алёна.
– Гы! – из темноты вынырнул радостный стрелец, – Баба! Мож к мени по делу-то?
– Мож и к тябе! – улыбнулась Алёна, шагнула к стрельцу и опять хладнокровно всадила ему нож в горло. Бердыш повалил его на землю, убедился, что противник не дышит, снял с него пищаль.
Они подошли к сторожевой башне.
– Здесь стой! – наказал Бердыш, – Я – внутрь!
– А ты чавой указываешь? – спросила Алёна. Она была не против того, чтобы слушаться разумного Бердыша. Но заиграла гордыня, уступать не хотелось, она ведь тоже была ясаулом!
– А того! – огрызнулся Бердыш, – Шта, с двух пищалей в един раз выстрелишь?
– Не серчай! Усё, здеся стою… – его резкого ответа было вполне достаточно.
Алёна затаила дыхание. Сердце стало колотиться ещё сильней. Она не могла понять, сколько прошло времени после того, как Бердыш вошёл в башню. «Дык, вроде токмо и вошёл, а вроде и вечность прошла…» Раздался выстрел, и Алёна вздрогнула, затем второй. В башне послышались отчаянные крики. Несколько выстрелов раздалось из соседних башен.
