– Кто? Попы?! – брови Седых в ужасе полезли на лоб.
– Ага. И ФСБ, – весело добавил Кукушкин.
– Что-то я в толк не возьму, – сонно, как осеннее солнце в тучу, оседал в кресло изумлённый Седых, – вы же к Дорофееву собирались, в фонд!.. А говорите про каких-то попов… Чем вы там занимались, Кукушкин? Причащаться ездили?
– Не только я причащался… Видели бы вы, какая у резиденции патриарха очередь стояла!.. Сплошь учёные. Прямо афонские паломники…
– То есть?
– Я был свидетелем катастрофы, Сергей Павлович, наблюдал за умиранием отечественной науки, – грустно вздохнул профессор. – Понимаете, всё в Москве так переменилось за последние пять лет, что и узнать ничего нельзя… Атмосфера гнетущая, напряжённость чудовищная, патрули кругом, китайцев как грязи… И вот приезжаю я в фонд, а он изнутри – ну вылитый Тадж-Махал, охраняется почище, чем Форт-Нокс, и сияет, как… не знаю что! И сидит там некий картавый господин с военным, как мне показалось, прошлым, новый зам Дорофеева, который всех без разбора посылает, как вы изволили выразиться, причаститься, припав к персту архимандрита: мол, постановление правительства…
– Постановление правительства?? – лицо директора сползло на стол; брови были готовы отделиться от лица и выпорхнуть в форточку.
– Не изволите ли ознакомиться? – Кукушкин протянул директору тонкую брошюрку с гербом на обложке. – Вот, купил по случаю на вокзале перед отъездом.
Сергей Павлович нацепил очки и стал бегло изучать документ, то и дело цокая в недоумении языком и нервно посмеиваясь.
– Им что, кагор в плеши ударил? – задал полуриторический вопрос Седых, когда постановление было прочитано. – Что означает сей экзерсис, профессор?
– Уступку.
– Кому?
– Тем, кто взалкал христианского миропорядка и эры вечного благоденствия…
– Не юродствуйте! – поморщился Сергей Павлович, в раздражении откладывая брошюру.
– Я вполне серьёзно!.. Слышал, что после возмущений некоторых мирян наверху был принят ряд кардинальных мер, одна из которых – вот этот документ… Просто кто-то решил, что учёным деньги достаются слишком просто…
Седых задумчиво почесал лысину.
– И что прикажете теперь делать? Ждать наступления эры благоденствия?
– Именно, – улыбнулся Кукушкин. – К счастью, ждать осталось недолго. Мне скоро позвонят…
– Когда? Через два месяца?
– Думаю, пораньше: я им понравился, – сказал, посмеиваясь, профессор.
– Вот так фокус! Чем же вы очаровали непоколебимых догматиков?
– Искренностью, – елейно улыбнулся Валерий Степанович.
– И скромностью, – ехидно добавил Седых.
– Естественно, – ещё слаще ощерился Кукушкин. – Но мы всё равно должны дождаться их решения.
Сергей Павлович подумал и произнёс:
– Ну что ж, подождём… Занимайтесь пока текущими делами, профессор. И зайдите в бухгалтерию. Вы не возражаете, если я проштудирую ещё раз сей дивный документ? – Седых кивнул на постановление.
– Да ради бога! – улыбнулся Кукушкин, суетливо снимая очки и чуть не кладя их мимо кармана пиджака.
– Что с вами? – пристально посмотрел на коллегу директор. – Вы не здоровы?
– С чего вы взяли?
– У вас усталый вид.
– Это с дороги, наверно… Я могу идти?
– Конечно.
Покинув кабинет директора, Кукушкин жаждал только одного – чтобы в лаборатории, куда он войдёт через пару минут, не начались расспросы о московской трагедии: Валерий Степанович не хотел ворошить пережитое и надеялся, что его коллеги, преимущественно молодые люди, не в курсе случившегося, поскольку интернета в Ленинске, как вы знаете, нет, а телевизора многие из них не смотрели с начала второго срока Кнутина. Валерий Степанович как огня боялся этой темы, хотя и догадывался, что когда-нибудь она всё же всплывет. И Кукушкину повезло: снова вокруг него зажурчал Чайкин, заалела в углу скромница Синичкина… Конечно, стали расспрашивать о поездке, и Кукушкин честно признался, что проект теперь «в руках Божьих» и, стало быть, надо подождать решения священников. Учёные воззрились на него, как на пациента Кащенко, и Валерию Степановичу пришлось долго и нудно объяснить, что он имел в виду…
